Вверх тормашками в наоборот-2
Шрифт:
– Если ты едешь с нами, забудь о девушках, – прорычал Геллан, – одно твое неправильное движение, брошу как паршивого пёсоглава на дороге.
– Да понял я, понял, – миролюбиво хлопнул ресницами, пряча усмешку, – но восхищаться красотой никто мне не запретит! Ещё чего! Ну, и потом, ты меня знаешь: одно дело языком трепать, другое дело – укусить руку, которая тебя кормит. С головой у меня всё в порядке. Но какие красавицы, Геллан, какие красавицы! И Небесная хороша по-своему. Жаль, мелковата для меня.
Он кинул взгляд из-под ресниц
– А про Небесную я с тобой поговорю ещё. Потом. – тихо произнёс златоволосый стакер и, пришпорив коня, вырвался вперёд.
У Сандра были только две ноги да сума за плечами, поэтому догонять взвинченного друга не имело смысла без резвого средства передвижения. Сверкнув зубами, он глотнул дорожную пыль и посмотрел товарищу вслед. Что поделать: даже непробиваемых иногда корёжит, как лист, попавший в огонь. Жизнь – самая весёлая штука, нужно только заставить её улыбнуться разочек, а потом не остановить – будет хохотать без устали.
На горизонте показались ворота Виттенгара. Судя по всему, город ждал их триумфального шествия. Сандр верил в Обирайну всем своим пылким сердцем авантюриста.
Глава 25. Цветок её души. Индаруллина
Не в первый раз она оказывалась среди незнакомых людей. Зиргаллия вытолкнула её, как недоигравший нектар выдавливает пробку. Избавилась. Но Инда её не винила: такой груз тянуть на себе иногда выше человеческих сил. Спасибо, возилась, спасла, пыталась научить подносы носить да столы вытирать, хотя знала: всё бесполезно. Рано или поздно всё закончилось бы печально, и тогда она могла бы оказаться на улице, совсем одна, или среди людей, которым легче было бы её прикончить, чем терпеть рядом опасность. Инда знала, что опасна.
«Порченая!» – кричали ей вслед и бросали камни. А ей всего-то семь годков минуло. Руки и ноги сбиты в кровь, тело – сплошной синяк, на лице – грязные полосы от слёз. Приходилось прятать взгляд, питаться объедками и скитаться.
Она не знала отца и мать. Старая высохшая, как кора, ведьма рассказывала, что нашли её в кустах, где богатая колыбель в шелках да драгоценных камнях смотрелась так же уместно, как случайный куплет разухабистой песни в похоронной оде. Кто-то откупился, сделав Инду невестой Зверя. Но Зверь не получил жертву: орущего младенца нашли и приютили в Обители для сирот.
Имя тоже не выбирали – оставили то, что дали ей неизвестные родители. Не всё ли равно было зверю: разорвать безымянного младенца или с именем? Но в яркие пелёнки вложили узкую полоску бумаги с одним словом. Нарекли в честь древней воительницы, о которой слагали легенды, связанные с отшумевшей полтысячи лет назад войной.
Диковинные байки о дочери Дракона и человека – Индаруллине – любили лицедеи и звонкоголосые менестрели. Истории и баллады попахивали сказкой и пьяными фантазиями сказителей, но никто не жаловался.
У Инды редкий цвет глаз – золотисто-желтый. Может,
Как только сила перемахнула, как волна в шторм, через край, добрые тётки из Обители сплавили Инду проходящим лицедеям. Те бросили её на дороге через месяц. Так и кочевала она по городам да селениям, прибиваясь к людям. Пряталась в подворотнях, ночевала в домах развлечений, мыла полы за еду или гроши.
Надолго задержалась в небольшой пригородной деревушке – прожила там почти год. Научилась кое-как сдерживать себя, но ей было шесть. Через год она остановила стадо взбесившихся коров, спасла людей – не дала погибнуть под копытами, за что и поплатилась. Через неделю стадо начало редеть – коров подкосила болезнь. Может, та самая, что кинула миролюбивых животных на людей. Но память человеческая коротка, как и благодарность. Индаруллину избили и выгнали. «Порченая!» – долго стояло в ушах, звонило на все колокола, разрывало череп на части.
Она ревела и скулила, как брошенный умирать пёсоглав. Наложила бы на себя руки, да только знала: нельзя, не сможет. Любое оружие оплавится в руках или завяжется узлом, верёвка лопнет, вода вытолкнет, воздух поднимет с любой пропасти. Четыре стихии хранили её, как четыре пса. Говорят, у той Инды из прошлого были настоящие псы. Ровно четыре.
Порядком поплутав, она попала в ту самую Обитель, откуда её сплавили лицедеям. К тому времени ей исполнилось одиннадцать, но настоятельница узнала Инду сразу. По глазам, наверное. А может, дар подсказал. Тогда-то Инда узнала таинственную историю своего появления на свет.
– Ты не должна сердиться, девочка, – натужно кашляла, сгибаясь пополам, настоятельница, – здесь приют для сирот, дом на двести человек, а одна такая малышка, как ты, могла обрушить крышу на головы детишек. Из двух зол мы выбрали меньшее. Рада, что ты выжила. Да, наверное. не могла не выжить, так-то…
Индаруллина не сердилась. Ей нельзя было злиться, выходить из себя. Дикий цветок, выросший в канавах, придорожных тавернах, ночующий в сомнительных местах и питающийся тем, что давали добрые люди или нелюди, не переродился в бурьян. Оставалась той же – неприрученной, тихой, внешне покладистой. Легко смущалась и краснела. Стыдилась поднимать глаза.
В душе не таила зла – не умела, иначе не чувствовала цельности и спокойствия, когда редко, очень-очень редко позволяла темноте колыхнуться внутри. Знала: если позволит тьме вырваться наружу, переродится в нечто инородное, чужое и никогда не сможет вернуться.
Чем старше становилась, тем ловчее управлялась с силой. Прислушивалась к гудению внутри – дёргала за струны, слушая музыку и испытывая себя на прочность. Сдерживаться становилось легче, неконтролируемых всплесков становилось меньше.