Вверх тормашками в наоборот-2
Шрифт:
За спиной шептались: она умирает, а Мила улыбалась, чувствовала себя живой и юной, как вечная природа, над которой не властна смерть. Теперь не так страшно. Прислушиваясь к перестуку колёс и топоту копыт, трясясь в хлипком фургоне, она излучала счастье.
Кротко терпела преувеличенную возню вокруг себя, потому что люди любили её, заботились, и совестно их гнать или обижать. По вечерам шепталась с Дарой, днём держала в руках карты Россы и вглядывалась в живые картинки, выслушивала Ираннины уроки: бывшая муйба себе не изменяла и считала, что путешествие
Мила училась прислушиваться. Ловить потоки мира, который открывался маленькими кусочками и огромными пространствами. Всё началось с Жерели, что поселилась в мамином саду.
Наверное, никто не понимал, почему она каждый день ходит смотреть в Око Дракона. Зачем ей эта блажь? Может, Геллан немножко догадывался, но никогда ни о чём не спрашивал. Да Мила и рассказать толком бы не сумела. Разве это ответ: я прислушиваюсь? Но после таких «разговоров» с Жерелью она лучше понимала себя и силу, что росла в ней, как гриб.
Не нежный бутон, что готов умереть от первого заморозка или съежиться от слишком горячих лучей. Не трава и не дерево, а гриб с миллионами споров. Гриб, у которого – подземные связи с сородичами, возможность помнить себя и весь живой организм в целом.
Она бы, наверное, назвала это памятью прошлого. Опрокинутое дно, в которое можно смотреть бесконечно, уходить глубже и глубже, но так никогда и не достигнуть критической точки, где начинался этот мир.
Око Дракона нашёптывало дивные истории. Поначалу Мила не хотела им верить и слушала, как сказки, пока однажды не поняла: это та реальность, о которой почти никто не знает.
Ей не хотелось черпать силу, хотя энергия сжималась для прыжка и жаждала обрести тело. Может быть, однажды… но не сейчас, потому что взять чужое – значит обмануть.
Мила знала: она и Жерель связаны. Знала, что Око последует за нею, куда бы она ни шла, но не могла предсказать, когда золотой круг появится снова. Случай на горной дороге позволил ей приоткрыться: в следующий раз Жерель не появится внезапно, даст знак, чтобы она уберегла тех, кого Око может потянуть за собою. Этот урок Мила выучила. Внутри жила сила, а тело потихоньку предавало – она чувствовала. Жизнь утекала, как вода уходит из треснувшего сосуда.
Вначале Келлабума, потом Иранна тщательно латали трещину, и это помогало. Ненадолго. Рано или поздно защита спадёт, а провал расширится, но об этом не хотелось ни думать, ни говорить.
– Тебе надо подпитываться от своего источника, – вскользь заметила Росса, – та, другая муйба и Иранна – огненные. Они очень сильные, но умеют своей силой только прореху прикрывать.
– А ты? – спросила, заглядывая в темень непонятной души.
– А я – земля, – загадочно улыбнулась Росса. – У земных сила обширнее, хоть, может быть, и слабее. Я не сайна и не гардия, и даже не муйба. Всего лишь гадалка, что шляется по земле и развлекает народец.
Лендра лукавила – Мила знала, но не хотела лезть: однажды откроются все тайны, хотят эти люди или нет. Все они связаны. Все, кто начинал долгий
Мила мечтала слушать песню дороги вечно, но впереди клубилась неизвестность. Каждое утро, на рассвете, она сжимала бледные пальцы Обирайны и видела тени событий, от которых не убежать.
Никто не рассказал ей, что случилось в таверне, но теперь несложно восстанавливать картины из отдельных слов, тревожных мыслей. Все считали, что она ещё мала, чтобы выуживать и восстанавливать цепочки утаиваемых сведений, но она уже доросла.
Мила могла бы успокоить Дару. Наверное. Небесная совсем потерялась, когда увидела неподвижного Геллана: испуг, беспокойство, раскаяние и то, в чём не признавалась даже самой себе.
Геллан то появлялся, то исчезал из Милиной жизни. Она любила его заочно и не умела проявлять чувств. Почти чужой – так воспринимала брата и практически не отличала от других мужчин. Все опасны, как Пор, и лучше держаться от них подальше. Лишь время да голос крови выделили Геллана в особый вид – замкнутый, но ранимый, отстранённый, но близкий-близкий, как удар сердца в собственной груди.
Она менялась быстро. Будто стояла, стояла на одном месте, а потом сорвалась и побежала. И всё вокруг преобразовывалось, обретало чёткость. Брат стал ближе, понятней и прозрачней – она чувствовала его очень сильно. Он словно распахнул двери своей души настежь, открываясь ей без остатка. Мила ценила его доверие и любовь. Это так непривычно, когда тебя любят.
Мама любила осторожно, всё время скрываясь. Пор, наверное, не умел любить совсем. А здесь – ровное пламя, надёжная обитель, где можно спрятаться и не бояться, отогреться и научиться доверять в ответ.
Мила решила не мешать Даре страдать – пусть. Может, она тоже поймёт… когда-нибудь. Должна понять, но лучше не подталкивать.
Милу никто не спросил, надо ли входить в Виттенгар. Геллан привык полагаться на себя; а она могла бы остановить его и заставить идти в обход, если бы не маленькое «но»: им нужно было войти в город, и Мила промолчала. А теперь сидела в фургоне и прислушивалась к удаляющемуся цокоту копыт.
Неспешно выскользнула и огляделась. Все встревожены. Над ними – невидимое облако напряжения. Подошла к возу и, опустившись на колени, погладила мохнатое плечо Айболита.
– Только не делись, – прохрипел кровочмак и осторожно сжал её пальцы вялой и холодной рукой. – Дара вернётся – и восстановлюсь. Тем более, потерял не так уж и много. А тебе нельзя сейчас тратить энергию. Да мне это и не поможет.
Мила присела рядом и молча подпёрла Айболита плечом.
– Не боишься? – посмотрел искоса, но отстраняться не стал.
– Нет. Я кое-что знааю.
– Видела?
Она кивнула. Ему объяснять не нужно. Айбин был свидетелем многих событий, о которых никто не ведает – слишком много времени утекло.