Вверх тормашками в наоборот-3
Шрифт:
– Ты не в том положении, чтобы ставить условия. Но я сегодня добрый и выслушаю тебя.
– Что бы ни случилось с теми, кто шагает в этом беспокойном отряде, ни одна пылинка не сдувается с полумохнатки, Раграсса. На остальных мне плевать.
Лимм замирает, склоняя голову и пряча взор. Что за этим жестом, что в этих глазах?
– Тоже сын? Надо же.
Панграв вдруг понимает, что делает стойку, как пёсоглав, учуявший дичь. Тоже? Это значит?..
– Это ничего не значит, – рубит его мысли грубый, резкий голос. – Аналогичная просьба: не подсылать своих
Панграв выпрямляется до боли в позвоночнике.
– Да. Он единственный, оставшийся в живых. Двое моих сыновей погибли, не оставив отпрысков. Мне не важно его происхождение. Я хочу только, чтобы с ним ничего не случилось.
– Вот и славно, – шевелит губами Лиммуарий. – Думаю, мы поняли друг друга. А теперь веди, показывай, что натворили эти горе-путешественники.
Лимм
Он не любил своё полное имя – Лиммуарий. Оно напоминало ему, как долго он живёт на свете. Ах, с каким удовольствием Лимм забыл бы многое из своего прошлого! Вычеркнул, стёр навсегда. Но в то же время события минувших дней хранили память о том, о чём он не хотел забывать. Прочные стержни, без которых жизнь лишается смысла.
Наверное, было время, помнившее его юным и наивным, порывистым и чистым. Смешно. Плести сети, создавать интриги, сталкивать лбами – вот что он любил сейчас больше всего. Больше спокойствия и женщин. Только родовые обязательства ещё хоть немного держали его на плаву, а так бы нырнул в полную темноту и отдался ей навсегда.
Осколки сентиментальности могут сыграть злую шутку, но без вот этих острых, подтаявших льдинок, не ощущал он полноты. Велики ваши шутки, дикие боги. Да что там: он помнил время, когда бог был един.
Есть ли они, силы, высшие за разум и магию? В мире, где у каждого – дар, боги становятся глиняными фигурками. Но лучше не гневить то, чего не понимаешь, да. Самонадеянность без границ делает человека тупым и неосторожным.
Лимм искоса смотрит на Панграва. Хитрован зоуинмархагский – стремительно стареющий хищник, у которого есть уязвимые места. Сын… кто бы подумал. У любвеобильного и многодетного Панграва не осталось сыновей. Да, если подумать, считай, и не было. В такой ораве – три чахлых заморыша, двое из которых – уже прах. Но Лимм понимал его чувства. Ещё бы.
Палёная кошка, Пиррия, кажется, лгала каждым словом. Точнее, не договаривала. Показывала только то, что считала нужным. Причём если поначалу ещё хоть что-то интересное проскальзывало, то позже информация свелась к ровным кубикам хорошо отмеренной полуправды.
– Можешь выкинуть всё, – посоветовал он Панграву. По всей вероятности, жареная курица с самого начала собиралась морочить тебе голову. И, думаю, даже если бы она горела праведным огнём в попытке выслужиться перед тобой, то не имела такой возможности: её вычислили.
Властитель Зоуинмархага согласно потупил глаза. Видимо, тоже понял.
– Мне достаточно того, что она доносит. Во-первых, я знаю, что с мальчиком всё в порядке. Во-вторых, я отслеживаю их передвижение.
Лимм захохотал, не таясь: Пангравское лицемерие выпирало из всех щелей.
– Да ты же послал по их следу своих людей, признайся!
И снова Панграв кивает, прикрывая глаза.
– Послал. И не одну группу. Что толку? Одни потерялись на подходе в Виттенгар. Другие сумели почти нагнать отряд, но спасовали перед Груанским лесом. Её прилизанные доносы – единственная нить.
– Почему бы тебе просто не забрать сына? – Лимм приподнял бровь, пытаясь понять логику властителя.
– Чтобы навсегда остаться для мальчишки тираном и деспотом?
Панграв умел показывать зубы. И в такие моменты вызывал уважение даже в заклятых врагах, коих у него водилось очень мало. Лимм мысленно поаплодировал сам себе за сдержанность и выбор нейтральной позиции.
Властительный мерзавец же посмотрел ему в глаза прямо и, отчётливо разделяя слова, поставил точку в объяснениях собственных поступков:
– Ему и так досталось. И я не всегда был с ним… добр. А он не привык подчиняться. Если сейчас не дать ему свободы, потом ни за что не получить доверия. Как ты понимаешь, он наследник. Всего, что есть у меня. Поэтому пусть развлекается, не убудет. Может, глядишь, чему хорошему научится. А дурь лишнюю потом выбьем, как пыль из ковра.
Лимм закашлялся, но не стал объяснять, что некоторую дурь ничем не выбить, если она въестся через кожу внутрь. Уж он-то знал, как такое бывает. Но зачем тревожить и так неспокойного отца. Пусть пока побудет в святом неведении.
Кое-что Лимм для себя нужное извлёк из встречи. Немного, но этого хватило, чтобы сделать выводы, кое-что прикинуть и продумать дальнейшие шаги.
– Слишком много людей вокруг, Геллан, – бубнил он себе под нос, по привычке размахивая руками. – Слишком много, а это значит, что тебя можно безболезненно извлечь. Да, ты стакер, но эффект неожиданности ещё никто не отменял. Впрочем, пока можешь спать спокойно: есть дела поважнее, чем за тобой гоняться по всему Зеоссу. Для этого есть соглядатаи. А позже можно будет и провернуть дело. Если к тому времени ты и твоя девчонка ещё будете меня интересовать.
Лимм снова смахивал на сумасшедшего. Даже искусственные привычки становятся своими, если их взращивают слишком долго.
Он не стал торопиться и пристроился на одном из возов, что выезжал из города. Устроился поудобнее, укутался в длинный плащ и растянулся на мягком сене. Звёзды холодно подмигивали ему с неба, но древнему дракону нет дела до небесных светил. У него слишком много мыслей, что вскоре превратятся в стратегию и очень важные дела.
Ночная тишь и дремотное спокойствие расслабляли, но Лимм не спал. Утром ему предстояло одержать маленькую победу, что станет началом, мостиком для торжественного шествия, от которого, он на это надеялся, вздрогнет Зеосс. Вздрогнет, чтобы помнить и слагать новые легенды. Почему бы и нет? Он это заслужил.