Вверх тормашками в наоборот-3
Шрифт:
С этими словами я выползла задом из фургона, прижимая малыша к груди.
Он обрадовался солнцу. Хватал холодные лучи руками и смеялся. Всё вокруг замерло на миг.
– Это Гай, сын Нотты, – пояснила я. – Мы вчера её спасли, и теперь она пойдёт вместе с нами.
Кто бы сомневался: никого не удивила моя речь, все старательно покивали и продолжили заниматься своими делами.
– Как я и говорила, – успокоила я бледную певицу. – Видишь, никому дела до нас нет. Все заняты, у всех свои хлопоты, заботы. Так что не заморачивайся. Чем меньше тайн, тем крепче нервы. А
Нотта ходила за мной по пятам, как привязанная. Боялась за своё сокровище. А мы перезнакомились со всеми, Гай радовался и улыбался – никогда не встречала более солнечного ребёнка. То ли мы такие хорошие, то ли он напрочь не умел ни в ком видеть плохое.
– Учись, Айболит, – тихо сказала я кровочмаку, что тоже негласно приглядывал за нами. – Он радуется каждой минуте, ему всё нравится, он всем доволен.
– Ещё бы, – въедливо хмыкнуло лохматое чудовище, – столько еды вокруг, зачем аппетит портить? Вызывая в окружающих положительные эмоции, Гай насыщается. Его кормили кровью, и я удивлён, что он не катает истерик, требуя привычную пищу.
– Это потому что он умный, – не удержавшись, я чмокнула Гая в пухлую щёчку. Малыш тут же наградил меня ответным поцелуем. – Всё, моё сердце – твоё. Вырастешь, выйду за тебя замуж!
– Ложь, – серьёзно нахмурил бровки мальчишка и надул губы.
– Это не ложь, Гай, – поспешила я оправдаться. – Это шутка скорее. Такие вещи нельзя всерьёз воспринимать.
– Почему? – он смотрел не в глаза, а куда-то глубже. Я беспомощно пожала плечами.
– Мы иногда шутим. Или так выражаем эмоции. Например, я могу крикнуть, что люблю солнце, и это не будет означать, что я лгу, а просто выплёскиваю радость. Или когда я сказала, что моё сердце – твоё, это значит, что ты восхищаешь меня, нравишься очень-очень. Любишь не за что-то, а просто так.
Никогда не думала, что объяснять – это тяжело, но, кажется, Гай понял.
– Так надо уметь, – уверенно заявило дитя. – Не всем дано, – он улыбнулся искренне и серьёзно заявил: – Я бы на тебе женился, Дара.
– Нельзя и на минуту оставить, – раздался совсем рядом знакомый голос. Я живо обернулась.
– Геллан!
– Вернусь однажды, а тебя уже увели, – его глаза смеялись.- Кровочмаки умеют очаровывать, будь осторожна.
Гай переводил взгляд с меня на него. Хотел что-то ответить, но Геллан не дал: ловко выхватил малыша из моих рук и, убрав тёмный локон с белоснежного лобика, прикоснулся пальцем к изящному носику.
– Боюсь даже представить, сколько сердец ты разобьёшь, когда вырастешь. У девушек нет ни единого шанса.
Они улыбались так, что сжималось сердце в груди. На то, как эти двое прижимаются лбами друг к другу, можно смотреть вечно.
– Гай так похож на маленькую Милу, – доверчиво приоткрылся Геллан. – Она в его возрасте была такой же – тёмнокудрой и улыбчивой. Глаза только голубые.
– Кровочмаки почти все темноволосые, – зачем-то проворчал Айбин. – Особая отличительная черта внешности. Без всякой там пестроты, цветных прядей. Именно поэтому нас легко распознавали в прошлом. Это как зелёные волосы
– Я нашёл проводника, завтра на рассвете отправляемся в путь, – сказал Геллан, оторвавшись от малыша. Он смотрел мне в глаза, и что-то было в его взгляде, от чего я напряглась.
– Что-то случилось? – спросила осторожно. Геллан отдал Гая Нотте и опустил глаза.
– Город взбудоражен. Волнами идут разговоры о Поцелованном солнцем и Сошедшей с неба. А ещё ищут пропавшую певицу. Нам придётся менять внешность. Наведу морок на себя и попрошу, чтобы отвели глаза от Нотты. Иначе мы не выйдем спокойно ни с одних ворот Бергарда. Именно поэтому выезжать лучше в рассветных сумерках. Меньше соглядатаев да праздно шатающегося народа.
– Проводник-то хоть хороший?
Он что-то не договаривал – я видела. Или чувствовала. Это как моя мама про папу говорит: «Знаю, как облупленного». Вот и так же.
– Хороший, – Геллан всегда умел собою владеть. По голосу не вычислишь. Но я решила не делать вид, что всё в порядке.
– Тогда что тебя напрягает? Только не рассказывай о толпах, ищущих нас по всему городу.
Геллан поднял глаза. Сжал челюсти. Ну да. Побольше суровости и губы кирпичом.
– Завтра узнаешь, – сказал тихо-тихо. Ещё бы по сторонам оглянулся, посмотреть, никто ли не услышал. Но удержался. Стойкий Геллан.
– Почему не сегодня?
– Потому что завтра.
И он поспешно ушёл. Удрал! Я ошарашено смотрела ему в спину, не понимая, что его укусило. Вот так номер!
– Что за тайны мадридского двора? – пробормотала ему вслед. Он никогда себя так не вёл.
– Узнаем, – сладко пропел Айбин. Кажется, он упивался ситуацией и вообще после появления Гая раскрепостился, стал более смелым и заметным, что ли. Будто скинул невидимые путы. – Некоторые вещи, Дара, лучше узнавать позже.
Так-то оно так. Только как бы теперь дожить до утра? Любопытство сжигало. Хотелось догнать Геллана и припереть к стенке. Но я только вздохнула.
– Ладно. У нас ещё история от Нотты не рассказана. Тем и утешимся. А то слишком много новостей и впрямь нехорошо. Сегодня всё, а завтра пусто. Пусть будет так.
Нотта
Она чувствовала себя… странно. Внутренняя потребность к одиночеству, врождённая нелюдимость диктовали спрятаться подальше, избегать людей. Они чужие, незнакомцы, с которыми никак не хотелось контактировать. Но, признавая собственную обособленность и настороженность к тем, кого она не желала впускать в свой мир, не ощущала неудобства.
Будто знала их давным-давно, но забыла, а теперь приходилось вспоминать. И, как бы Нотта ни сопротивлялась, через себя ей переступать не приходилось.
Никого не удивило её появление. Никто не высказал недоверия или подозрения. Приняли как должное внезапное появление и её, и малыша Гая. Это удивляло. Словно попала в иное измерение.
Долгие месяцы Нотта прятала Гая, тревожилась, пыталась сохранить его тайну, а здесь никто и не понял, что мальчик отличается от других детей. А если и поняли (а некоторые уже и знали), то приняли спокойно.