Вверх тормашками в наоборот-3

Ночь Ева

Я не ответила. Подумала только: в этом он весь, мой Геллан. Никогда не пройдёт мимо тех, кто попал в беду. Будь это злая Пиррия или коварный Лерран.

А ещё подумалось: я хочу быть на него похожей. Хочу научиться чувствовать так, иметь открытую и большую душу, для которой не важно, кто ты. Главное, кем ты хочешь и можешь стать, когда смоется грязь и потянется к солнцу робкий стебель самого прекрасного, что есть в тебе.

Глава 23. Тихая поступь дорог и развратный Критис

Дара

Леванна

Джи оказалась нелюдимой молчуньей. Ни с кем не сближалась, разговаривала только по существу, почти не улыбалась. Что их связывало с Лерраном – не понять, но по тому, как тщательно девушка его избегала, мы догадывались, что красавчик её обидел. Умел он настраивать людей и нелюдей против себя.

Если к Леванне присматривались и пытались хоть как-то общаться, Лерран сорвал джек-пот по умению отталкивать от себя всех.

Он корчил гордую рожу, смотрел на всех с презрением, не гнушался какое-нибудь язвительное замечание отпустить. Наслаждался, наблюдая, как бесится Раграсс. Доставал деланными любезностями Пиррию. Остальных оглядывал свысока и заслуженно наслаждался одиночеством.

При этом Лерран не отлынивал от несложных обязанностей: носил хворост для костра, чистил лошадей, заступал на дежурство ночью. Правда, одного караулить наши возы его не оставляли. Мало ли. Никто ему не верил, кроме, наверное, Геллана.

В какой-то из дней я не выдержала.

– Чего ты добиваешься? Тебе идти с нами очень долго. Не лучше ли немного приструнить свой мерзкий характер и попытаться ужиться? Нет, ты специально настраиваешь всех против себя.

Лерран задрал подбородок и изогнул красивую бровь. Смотрел насмешливо. Полуулыбка гуляла на тонких губах.

– Всем нравится меня ненавидеть. Зачем менять привычки? Не хочу быть лучше, чем есть. Не хочу прогибаться, чтобы снискать чьё-то расположение. По мне, лучше ненависть, чем жалость.

С этими словами он пришпорил коня и вырвался вперёд. Вот, значит, как. Не хочет, чтобы его жалели. Иногда я умела слышать главное.

– Оставь его, – попросил Геллан. – Всем нужно время. Ему в том числе.

– Воздух звенит, понимаешь? Все словно цепные псы – напряжены, рычат и только ждут команды, когда можно будет сцепиться, – тяжело вздохнула я, поплотнее укутываясь в капюшон: Зеосс постепенно сдавался зиме. Холод завоёвывал пространство, выстуживал воздух, хотя изредка солнце всё же побеждало и дарило хорошие деньки.

– Надеюсь, благоразумие победит, – Геллан, как всегда, верил в лучшее.

Кто себя вольно чувствовал, так это маленький Гай. Может, он ничего не замечал, а может, отгораживался от тревоги – не знаю. Но, пробуждаясь ближе к полудню, он неизменно улыбался, пытался хитрить и выпрашивал у Нотты крови. Айболит зорко следил, чтобы певица не смела потакать юному манипулятору.

– Ешь, восстанавливайся, пой, – командовал кровочмак вовсю. Вот уж кто обрёл твёрдую почву под ногами, так это он. Перестал ныкаться по углам, скрываться и стесняться. Всё чаще слышался его бархатный воркующий голос.

Неожиданно они прекрасно спелись с Ренном и Риной. Часто исчезали на время и возвращались абсолютно довольные и счастливые.

– Чем вы занимаетесь? –

попыталась я выспросить у Рины. С Ренном такие номера не проходили, поэтому я и не совалась.

– Колдуем, – не моргнув глазом, выдала сестрица мага. – У Айбина есть чему поучиться.

Может, я бы тоже чему-нибудь поучилась, но меня с собой не брали. Да и не предлагали ничего – будем откровенны. Как-то резко стало слишком много Айболита. Он успевал везде: и с магами позаниматься, и Нотту повоспитывать, и Гая каждый день учил чему-то. У них с мальчишкой свой тайный ритуал сложился. Со стороны – сюсюкают или пялятся друг на друга, но по живой мимике мелкого кровочмака видно, что это не просто нежности. А ещё Айболит стал намного меньше нуждаться в крови.

– Настанет день, Дара, и я смогу избавиться от унизительной зависимости! – он сказал это с гордостью. Так, наверное, радуются бывшие наркоманы и алкоголики. – К сожалению, полностью отказаться невозможно, но контролировать жажду и заменять потребность другими источниками энергии станет мне под силу.

Что сказать? Верите? Я гордилась им. А ещё хотела увидеть Айбина настоящим.

– Пока не время, – отмахивался он от меня, как от мухи, и прятал глаза под тяжёлыми веками.

* * *

После Бергарда мы прошли несколько крохотных поселений. Леванна Джи вела нас уверенно. Знала, где лучше остановиться, отдохнуть. Кочевая жизнь выматывала, поэтому мы с радостью падали в кровати, застеленные чистыми простынями, и наслаждались каждым мигом простых удобств.

Проводница умела выбирать спокойные и не очень приметные дороги. Казалось, они горят у неё в голове. Никогда не сомневалась, куда сворачивать, ни разу я не видела в её руках хотя бы подобия карты местности.

– Зачем? – с удивлением спросила она, когда я поинтересовалась, есть ли у неё путеводители и хоть какие-то примитивные рисунки. – У каждой дороги – свой характер. И если я хоть раз прошла, оставила следы, то никогда не запутаюсь, не сверну в ненужную сторону. Ноги помнят. Тропы поют. А у меня хороший слух – слышу, что они говорят или шепчут, какие звуки издают.

– Ещё одна магия? А как же другие? Им было бы легче идти, если б знали, куда. И карты местности – хорошая идея.

Леванна Джи покачала головой и улыбнулась.

– Магия? Можно и так сказать. Что касается других путников, то для них всегда находятся такие, как я.

– А если не находятся? – иногда я хуже клеща.

– Тогда кто-то учится слушать и слышать голос дорог.

Железобетонная логика, однако. Но у зеосских ведьм – свои тараканы в мозгах. Кажется, я начала к этому привыкать.

Через несколько дней, у вечернего костра, Леванна заявила:

– Завтра мы попадём в Критис – мерзкий захолустный городишко с притонами. Лучше не останавливаться там. И лучше не высовываться из повозок и фургонов, пока не пройдём его насквозь.

– Притоны? – вечно у меня нос, как у Буратино. – Если городишко мелкий, зачем там столько?

Леванна устало потёрла переносицу.

– Он как раз посередине, в центре от других поселений. Порт, близость моря. Всегда нужны места, где принято спускать пар.