Вверяю сердце бурям
Шрифт:
без добра нет зла...
Зло хранит доброе,
доброе хранит зло...
Так рассуждал доктор, пока мы тяжело и медленно шли по степи.
И кто скажет, как бы поступил с Наргис справедливейший из владык мира эмир Сеид Алимхан, если бы соблаговолил сам прибыть в Карнап за своим выкупом? Не пала ли бы черная тень гибели на прекраснейшую из прекрасных?
У
а ложь — правда.
Но и самая слабая тень, да не упадет на священную особу их высочества Сеида Алимхана! А потому мы вырвем листки из нашей книги и предадим их огню».
* * *
То ли Али не предал их огню, то ли запутался в событиях, но листков с описанием неблаговидного поступка Сеида Алимхана не уничтожил. Со временем они оказались в личном архиве доктора Ивана Петровича.
IX
Был он человеком приятным в общении, хорошим в обращении, прямым и откровенным в своих суждениях, добродетельным в поступках.
И не являло время подобного ему по знаниям и проницательности.
Йакут
В Джаме, зеленой долине, было сравнительно холодно. От холода синих, сиреневых, нефрито-зеленых горных вершин с белыми, снеговыми тюбетейками делалось спокойно на душе. Они прохлаждали мысли и умеряли волнения. Внушали равнодушие к опасностям.
А были ли опасности? Про Абдукагара говорили: «Опасный тип».
Кагарбек был пациентом доктора больше десятка лет. А Алаярбек Даниарбек — верным его соратником и помощником. И кому-кому, а доктору надлежало знать, что у бека за пазухой: камни ли? Хлеб ли гостеприимства?
Доктор не любил Абдукагара. И говорил ему прямо в лицо:
— С виду вы, бек, тигр, а в душе мышонок.
Оскорбительно для обыкновенного человека. А вот бек, могущественная личность, не обижался, или делал вид, что не обижается.
— От ваших черных дел — только слезы. Народ проклинает Абдукагара. Именем бога вы позволяете вашим мюридам убивать людей, жечь хлеб, истреблять посевы, виноградники, разгонять школы.
— Э, маленький человек замахивается на великих!
— На «э» отвечу: «Э, пока у вас в руках плеть, вы храбрецы! Вы понимаете — если бы не культура, если бы не передовая медицина, давно бы стервятники сожрали бы ваши мозги. Если вы такой умный со своим шариатом, чего это вы силком тащите меня, врача, сюда в горы, а? Советовались бы со своими табибами. Ан нет! Когда госпожа смерть заглядывает, кидаетесь к культуре».
В своих разговорах с Кагарбеком доктор был всегда резок и бесцеремонен. И в те далекие годы, когда всесильный волостной правитель в кишлаке Тилляу стонал и хныкал от грозившей ему слепоты, и ныне, когда он превратился в могущественного курбаши, доктор говорил с ним, не скрывая своего презрения:
— Ревнитель шариата... Нос у вас до небес, а все правоверные должны перед вами склониться носом в пыль. Кого вы пугаете, господин хороший?
Но не слишком ли смело действовал доктор, когда в поисках Наргис он прямо направился в Джам, узнав, что Кагарбек после разгрома своей шайки укрылся в горном кишлаке...
Приходу в мехмонхану господина курбаши предшествовало сиплое, шумное дыхание. Слово «ассалом» Кагарбек произнес с высоты своей величественной фигуры.
Длиннейшая трость, настоящий «асо-мусо», тяжелая походка, круглая голова с топорщащимися бровями-щетками и черной колючей бородкой. Лишь багровые следы залеченной застарелой трахомы несколько умаляли общее впечатление грозы и могущества, ибо даже в писании сказано:
Вождь племени тот,
взор которого подобен орлиному.
Доктор сухо ответил на приветствие и даже- не привстал. Он смотрел на бека, как на своего давнишнего пациента, излеченного от верной слепоты, и доктор без стеснения высказал ему все, что о нем думал.
Бек покорно и безропотно выслушал неприятные слова. Человеку, который вернул тебе когда-то свет, вернул жизнь, можно все простить.
Он даже не присел, когда доктор сделал пригласительный жест в сторону драной дехканской подстилки.
— При столь мудром ученом,— сказал Абдукагар,— одним уместно сидеть, другим стоять. Мы постоим. Да извинит нас великий табиб, но настало время побеспокоить его нашим вопросом... А дабы все было уместно и подобающе, позвольте вручить вам, уважаемейший и почтеннейший Иван-дохтур, вот эту государственную бумагу.
— Что такое? — не протянув руки за бумагой, спросил доктор.— Что вы еще придумали? Мало того, что под пулями винтовок тащите меня в эту затхлую дыру, а тут еще...
— Мы вручаем вам, господин доктор, «Хат-и-ир-шод»... Вам, искуснейшему в веках врачу, сотворяющему чудеса, достойные Моисея, вручаем эту бумагу, дающую право лечить всех мусульман, преклоняющихся перед искусством медицины...
Несмотря на такую предупредительность, доктор ощутил тревогу: все-таки он сейчас пленник.
— Собака прежде, чем сесть, обежит место сто раз,— говорил по-прежнему сипло и подобострастно Абдукагар. Он явно заискивал. — Мы к вам, великий ученый, со всем доверием и вниманием.
— Мрак и свет вместе не бывают. Или я занимаюсь своими медицинскими делами, и вы меня выпускаете из... этого клоповника, или оставьте меня в покое.
Тяжело вздохнув, Кагарбек простонал:
— О, мы обиженные богом! На нас, злосчастных, камень и снизу валится! Что пользы от врачей? Врачи запрещают вкусную еду, заставляют пить горькое и соленое... да еще ругают нас. О боже, просвети этого неверного!..
— У каждого человека, господин Кагарбек, есть то, что он прикрывает штанами благочестия... Но оставим пустые разговоры. Скажите, что вам известно о девушке по имени Наргис?