Вы любите пиццу?
Шрифт:
– Успокойся, миа кара… Обещаю тебе, мы все же уедем в Нью-Йорк. Я еще не знаю как, но мы туда отправимся… Разбогатеем и позовем к себе всех своих!
Желая сменить тему разговора, Серафина заметила:
– Во всяком случае, я никогда не прощу этим генуэзцам! Негодяи, они хотели убить моего мальчика!
– Это были не генуэзцы, мама!
Даже если бы вдруг к Гарофани неожиданно явился сам святой Януарий, они не испытали бы большего потрясения, чем от этих слов. Но Альдо довершил замешательство, воскликнув:
– Это были неаполитанцы! Я слышал, как они ругались…
Марио смертельно побледнел.
– Но это же совершенно меняет дело! Неаполитанцы… Значит, нас предали? Что ты об этом думаешь, Джованни?
– Если Альдо не ошибается, то… то надо найти эту парочку и прикончить! Мы должны отомстить за Рокко!
Все горячо поддержали предложение, а Серафина подробно перечислила, что они сделают с этими негодяями, как только схватят их за шиворот.
Марио счел необходимым спросить мнение брата.
– А ты, Дино, что об этом думаешь?
– Мы рискуем не успеть до них добраться… – И, заметив, что никто его не понял, пояснил: – Вы, кажется, забыли, что вам доверили на пятьдесят миллионов брильянтов. Меня бы очень удивило, если бы Синьори не потребовали расплаты!
– Но ведь нас обокрали…
– Не уверен, что их устроит такое объяснение…
– А смерть Рокко, по-твоему, тоже ничего не стоит? – привела весомый аргумент Серафина.
– Для нас Рокко был славным парнем… Но Синьори вряд ли оценивают его жизнь в пятьдесят миллионов!
По своей наивности, никто об этом не подумал. Слова Дино открывали перед Гарофани самые мрачные перспективы.
– Как ты думаешь, – спросил, заикаясь от волнения, Марио, – как поступят Синьори?
– Не знаю… Судя по репутации, они не из тех, кто прощает!
Решили, что завтра же с утра Марио отправится к сапожнику Гарацци, расскажет обо всем и попробует узнать, как прореагируют хозяева. Молодой и горячий Джованни воскликнул:
– Синьори или не Синьори, но мне никто не помешает найти двух подонков, которые убили Рокко и подложили нам такую свинью!
Одри сдалась. Она решила увидеть Альдо хотя бы еще раз, чтобы убедиться, так ли уж он похож на заполнивший ее воображение образ. Девушка думала, что, посмотрев на Альдо в привычной для него обстановке – в грязи и грубой реальности, она раз и навсегда избавится от миража. А когда мисс Фаррингтон принимала решение, се уже невозможно было отговорить. И она тут же перешла к действиям. Это случилось во время ленча, когда трое путешественников собрались за столом.
– Прошу прощения, что хочу изменить намеченную программу, – заявила Одри, когда принесли десерт. – Но я устала от Генуи.
Миссис Рестон даже опустила на стол ложку со сливками, которую собиралась поднести к губам, и холодно осведомилась:
– Что это значит?
– Только то, что я хочу уехать из этого города.
– А почему?
– Потому что мне здесь скучно.
– Но, послушайте, ведь Алан тут.
Мисс Фаррингтон едва не призналась, что присутствие жениха не только не развеивает ее скуку, а нагоняет еще большую, но вовремя прикусила язык.
– На самом деле, Одри, что все это значит? – продолжала настаивать миссис Рестон.
– Только то, что я вам сказала, не больше.
– И все-таки, дорогая моя, вы не можете не признать, что такое поведение выглядит странным?
– Мама, прошу вас! – попытался остановить ее Алан.
– Оставь меня в покое, необходимо наконец поставить все точки над i. Вам, кажется, не по вкусу наше общество, Одри? Уже в Кадиксе вы позволили себе совершенно неприличную выходку. Я не особенно разбираюсь в нравах современных девушек, но в мое время, если уж нам выпадало редкое счастье путешествовать вместе с женихом, мы почти не расставались. Вы же, напротив, явно избегаете моего сына. В основном бродите где-то одна! Что это значит, я вас спрашиваю? Увидеть вас можно разве что за едой. Правда, тут ничего не скажешь – приходите вовремя. Согласитесь, однако, что мы с Аланом имели право ожидать иного отношения с вашей стороны?
Одри колебалась, не зная, стоит ли воспользоваться случаем и разорвать помолвку. Достаточно дать волю раздражению – и конец. Но она подумала о родителях, а кроме того, сочла недостойным возвращать Алану слово, не объяснившись окончательно.
– Занятия в этом году были так изнурительны, что мне, видимо, необходимо одиночество, отдых и движение…
– Если вы полагаете, что путешествие из Лондона в Геную – это сидение на месте, то что же вам тогда нужно?
– Повторяю вам, в Генуе мне не так нравится, как в Риме или Флоренции.
Алан, до сих пор почти не принимавший участия в разговоре, решил вмешаться:
– Вам хотелось бы поехать в Рим или во Флоренцию, Одри?
– Нет, в Неаполь.
Эйлин испустила вопль ужаса.
– Вы теряете голову, дорогая моя? В Неаполь? В это отвратительное гнездо порока? И как только подобная мысль могла возникнуть у вас?
– Просто я считаю, что невозможно по-настоящему узнать Италию, не побывав в Неаполе.
Алан попытался ее урезонить.
– Вам уже тысячу раз повторяли, Неаполь – позор этой страны. Одри, такое место не для вас. Чтобы доставить вам удовольствие, я согласен сопровождать вас во Флоренцию или в Рим, хотя мои здешние занятия…
Мать сухо оборвала его.
– Нет, Алан, ваша работа слишком важна, чтобы жертвовать ею ради каприза!
Мисс Фаррингтон почувствовала, что ее охватывает гнев, и, во избежание скандала, заставила себя изобразить смирение.
– Хорошо, не будем больше об этом.
И, не прощаясь, девушка вышла из-за стола.
Константино Гарацци всю жизнь проработал сапожником на вико Канале в лавке, унаследованной от отца. Он пользовался всеобщим уважением, и никто даже не подозревал, что Гарацци хоть как-то связан с Синьори. Жил он как и все соседи, и ни одна живая душа не знала, что старик уже отложил кругленькую сумму, готовясь в подходящий момент продать лавку и уехать на Сицилию, где родилась его жена, чтобы вести там спокойное существование рантье. Константино закрыл лавку и мирно покуривал «Унита», когда в ставень легонько постучали.