Выборы в России: как я это видел. Записки политолога
Шрифт:
Принятая система выборов приводила к усилению концентрации государственной власти в руках небольшой части партийно-государственной олигархии. Приведу ещё некоторые цифры. Так, в 1984 году в Верховном Совете было 1 449 депутатов. В их состав входило всё высшее партийное руководство: все члены и кандидаты Политбюро и Секретариата ЦК КПСС, первые и вторые секретари компартий союзных республик, первые секретари крайкомов и обкомов, заведующие и первые заместители заведующих отделами ЦК КПСС.
Всё высшее государственное руководство: заместители Председателя Совета Министров СССР, министры СССР, Председатели Советов Министров Союзных республик и их первые заместители, и заместители министра обороны, другие высшие военачальники, заместители председателя союзного КГБ и председатели
Всё высшее советское руководство: Председатели Президиумов Верховных Советов союзных республик, президент и вице-президенты Академии наук СССР, президенты АН союзных республик, руководители ВЦСПС и творческих союзов. В целом эта группа, за немногими исключениями, совпадала с совокупным составом ЦК и ЦРК КПСС.
Механизм для проштамповки решений. Существовавшая система формирования органов представительной власти неизбежно вела к их законотворческому непрофессионализму. Мог ли Верховный Совет исполнять функции законотворчества, если в его составе было только два юриста – министр юстиции и генеральный прокурор? Но политический режим, в котором реальная власть принадлежала не советам, а партийно-государственному аппарату, и не нуждался в профессиональном законодательном органе. Единственное, что от него обязательно требовалось, – полная управляемость и предсказуемость в деятельности. Стоит посмотреть стенограмму любой сессии любого созыва, как в ней обнаружится по всем пунктам повестки дня обязательная запись «Кто за? Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет. Принимается единогласно» В действующей системе власти ВС СССР была предназначена роль органа единогласного проштамповывания решений ЦК КПСС и Совмина, обладающих реальной властью. Очевидно, что формализм выборов находил своё продолжение в формализме деятельности представительных органов власти. Вот такая была в СССР «социалистическая демократия». Семидесятилетняя история выборов без выбора, когда номенклатурная система формирования партийно-государственной элиты скрыта ритуалом выборов, привела к тому, что у большинства населения выработалось ритуальное, а не реальное понимание участия в политической жизни.
4. Антонович и другие
В конце горбачёвской перестройки начала робкими шагами пробиваться практика альтернативных выборов. Сначала весной 1989 года стали выбирать народных депутатов СССР, затем весной 1990 – народных депутатов РСФСР. В них я участвовал фрагментарно, писал кому-то программы и выступления, ходил на митинги, но организацией выборов не занимался. В обществе всё более заметной становилась поляризация политических сил: поддержка демократов или коммунистов. Причём в стране явно ощущалась атмосфера надежды на перемены, естественно, к лучшему и эти надежды люди связывали с демократическими преобразованиями.
Сейчас принято если не ругать, то не хвалить Михаила Сергеевича Горбачёва, а я похвалю. Именно благодаря его политической воле состоялись эти первые альтернативные выборы в нашей стране. Напомню, что в 1988 году на XIX партийной конференции было принято решение о неограниченном числе выдвигаемых кандидатов и широком обсуждении. Сопротивление этому было жёстким, вспомним хотя бы Егора Кузьмича Лигачёва и его сторонников, но Горбачёв «продавил» это решение. Я в те годы много выступал с лекциями, проводимыми обществом «Знание», где рассказывал трудовым коллективам о демократической направленности перестройки. Всё-таки я лектором был неплохим, и мне всегда удавалось держать в напряжении аудиторию. Вспоминаю, как однажды мне пришлось выступать перед продавщицами магазина в обеденный перерыв. Они были на месте покупателей, а я стоял за прилавком и вещал о значении конференции.
Но один раз я потерпел почти полное фиаско. Должно было состояться моё выступление в ДК им. Русакова в Сокольниках. Народу собралось немало, несколько сотен человек. А мне-то что, я трибун! Я за перестройку, я почти демократ! Ага, демократ. Только ведущий, какой-то партработник, объявил, что будет выступать доцент Партийной школы, как поднялся такой шум в зале, что я еле-еле смог остановить
Здесь я считаю уместным сделать одно отступление, чтобы не создалось впечатление о том, что учась в Партийной школе, а затем работая на кафедре научного коммунизма, я был каким-то ортодоксом. Напротив, моя предыдущая комсомольско-партийная биография привела к абсолютно твёрдому убеждению в порочности существующей практики работы партийной машины КПСС. Я был свидетелем, как эта машина буквально перемалывала судьбы людей. И всеми силами старался уйти от своего запрограммированного партийно-аппаратного будущего, и мне это удалось.
Во многом этому способствовало знакомство с Рудольфом Григорьевичем Яновским, другом моего отца, ещё по совместной работе в Лабинском горкоме партии в пятидесятых, начале шестидесятых, учёным, философом, ректором Академии общественных наук при ЦК КПСС. Наши взаимоотношения с ним заслуживают специального описания. Я относился к Рудольфу Григорьевичу с большим уважением, мы много беседовали, но меня удивляло то, что он считал нормальным безальтернативные выборы, хотя я уже был уверен в обратном. Благодаря ему я получил доступ к уникальной библиотеке Академии и стал самостоятельно изучать зарубежную социологию, политическую науку, социальную философию. Это были 1983–1985 годы. В 85 году я наконец-то вырвался, как мне казалось, навсегда из цепких когтей партийно-аппаратной машины и был принят в МВПШ. Это тоже было учебное учреждение, связанное организационно с партийной структурой, но это было высшее учебное заведение с гуманитарным образованием. Я был сначала слушателем, а затем меня оставили в партшколе на преподавательской работе на кафедре научного коммунизма. Так совпало, что это время было связано с демократическими переменами в КПСС и в СССР, вызванными горбачёвской перестройкой. Сегодня я с интересом обнаружил, что в течение всей моей жизни, начиная с тех времён, я твёрдо придерживался социал-демократических убеждений.
Заведовал нашей кафедрой Михаил Павлович Шендрик, полковник, бывший профессор военной академии и, как выяснилось, убеждённый сталинист. Но даже его захватили ветры перестроечных перемен. Он, не без моего влияния, заинтересовался социологией, и мы даже провели под его патронажем несколько социологических исследований, в том числе на автозаводе ЗИЛ и в некоторых городах Подмосковья, где у меня ещё сохранились старые связи. Не буду больше развивать эту тему, чтобы не превратить текст в мемуарное занудство.
В Московской высшей партийной школе тоже происходили перемены. Во-первых, ректор Вячеслав Николаевич Шостаковский стал одним из лидеров демплатформы в КПСС. Самый большой зал не мог вместить всех желающих, когда приезжали в партшколу провозвестники свободы слова Шатров, Коротич, Яковлев. Во-вторых, МВПШ стала называться Российским социально-политическим институтом, а кафедра научного коммунизма была переименована в кафедру теории социализма и политологии. И, что было очень важно для меня, на базе партшколы было создано самостоятельное подразделение «Институт социальных и политических технологий». Я пробился в него не без труда, пришлось показать руководству института мои познания и опыт в области социально-политических исследований. Мои таланты, доставшиеся мне во многом благодаря хорошим учителям. Один из них – Владислав Борисович Тихомиров, удивительный человек, доктор технических наук, физик-ядерщик, системщик. Характер его был непростой, недипломатический. Но он, поругавшись с начальством, через свои связи попал в исследовательский центр при ООН, увлёкся политологией и вернулся в Россию как основатель прикладной политологии. Я, Валерий Солодов и Сергей Таланов стали его учениками и последователями на кафедре в МВПШ.