Вычислить и обезвредить
Шрифт:
Хотя зачем изобретать велосипед? Если он мог найти подход к зрелым и далеко не глупым людям, неужели нужно ломать голову над тем, как охмурить зеленую девчонку? Вот именно — девчонку. Заморочить голову ребенку, втянуть его во взрослые игры с непредсказуемым исходом, а потом в случае удачи поощрить конфеткой. А в случае неудачи? Черт побери, неудачи быть не должно! У него никогда не бывает неудач и теперь не будет. А когда вся эта история закончится, он найдет способ деликатно и тактично отодвинуть эту девочку на безопасное от себя расстояние.
«Интересное кино получается, — подумал он чуть ли не вслух. — Отодвинуть на безопасное расстояние от себя? Или
Вот-вот, поищи оправдания своим прихотям, только этого и не хватало, только этого ещё в твоей биографии не было. А ещё лучше — пойди к генералу и скажи: „В интересах дела мне необходимо сделать эту девушку своей любовницей“. В интересах этого дела тебе позволят сделать любовницами все женское население Москвы. Так что даже эта блажь вполне может сойти с рук… Похоже, мне по-прежнему кто-то крепко ворожит. Все, закончили лирику, нужно поработать головой».
Он часто сам себя называл бюрократом. Воспринимая речь на слух, обязательно брал ручку и бумагу и пытался изобразить проблему схематически. То же самое делал и тогда, когда обдумывал предстоящую операцию. Кружки, квадратики, стрелки помогали ему глубже анализировать ситуацию, сказывалось физико-математическое образование. Кстати, в институте ему тоже прочили блистательную карьеру в точных науках, он даже диссертацию написал, только вот защитить времени не было.
Иногда он об этом жалел, иногда — радовался про себя тому, что жизнь сделала такой в общем-то неожиданный поворот, и он из аспирантуры попал в органы. Как она сказала, эта рыжая, когда он пожаловался, что так и не «остепенился»? Что-то вроде: «Лучше все потерять, чем сожалеть об утраченном». Смешно! Что этот ребенок знает об утратах и о нереализованных мечтах?
Еще он любил хорошую бумагу и легко скользящие по ней хорошие ручки. Любил рисовать и когда-то даже писал неплохие картины, ему прочили блестящий успех в живописи, если он профессионально ею займется. А теперь картины валяются где-то на антресолях, некоторые он в свое время раздарил. Не жалко было, нарисовал — отдал. Теперь иногда жалко. «Лучше все потерять…»
Но привычка рисовать сохранилась. И только когда абстрактный рисунок становился прост и красив, рождалась идея, перераставшая в безупречно-эффективный план мероприятия. Теперь он пытался графически изобразить грядущие отношения с этой, как её, Майей. Но из путаницы фигур и линий почему-то четко выступал её легкий, слегка курносый профиль. Это и раздражало, и мешало, и вызывало какое-то самому ему непонятное чувство не жалости, нет, стремления защитить и уберечь. Не от кого-то или чего-то, а просто — уберечь. Стареет? Наверное, если в голову приходят такие мысли, когда думать надо о том, чтобы защитить и уберечь не кого-либо, а американского президента. «Все, отставить. Всегда везло, повезет и теперь».
С каждым прожитым годом он все чаще задумывался о своем незримом хранителе. Как-то поделился своими размышлениями с товарищем по университету, ушедшим в религию и даже ставшим иеромонахом. Естественно, в ответ услышал:
— А ты окрестись. И все вопросы получат ответ.
Отказался. И не только из-за атеистических убеждений, которым был верен, а из-за боязни нарушить какой-то сложившийся баланс. Лучшее — враг
Развал страны постепенно начал захватывать и святая святых — органы государственной безопасности. Все чаще приукрашивалась, а значит — искажалась оперативная информация, чего раньше и представить себе было невозможно. Раз от раза он убеждался в том, что конъюнктура, стремление упредить мысли начальства, представить вещи в приятном для него, начальства, свете начали преобладать над нелицеприятной, но объективной реальностью.
И охране вопреки существующим правилам приходилось создавать альтернативную оперативную систему наблюдения за всем происходящим вокруг. А это серьезно затрудняет деятельность спецслужб по поиску террориста-одиночки. Сейчас, как никогда, необходимо единство действий, а не слежка друг за другом.
«Так. Какими же приметами мы располагаем? — снова вернулся к основной мысли полковник. — Спортивного телосложения. Рост под два метра… По таким приметам террориста хорошо в детском саду искать, а не среди пишущей братии. Тем более что он должен быть отлично замаскирован. Между прочим, и рост уменьшить — не проблема: есть отличные приспособления, которые удерживают согнутые ноги и „укорачивают“ человека чуть ли не на голову. Остается только надеяться, что к таким мерам его наниматели все же не прибегнут.
Интересно все же, чем им так Ронни не угодил? Впрочем, это их проблемы. Ладно, друг ситный, давай. Посмотрим, что у тебя получится. Москва — это тебе не Даллас, у нас особо не разгуляешься. Возьмем прямо на аэродроме, как только с трапа сойдешь.
Ага, размечтался! Что у тебя на этого террориста-журналиста есть? Ни-че-го! А если произошла ошибка и никакого „центрального террора“ в Москве не планируется? Если это все-таки дезинформация, ловко запущенная, чтобы и нас подставить, и агента нашего обезвредить? Может быть, они именно на то и рассчитывают, что мы будем „вязать“ всех приехавших баскетбольного роста? Гвалт по всему миру будет стоять такой, что на службе можно будет больше не показываться. Да и не будет у тебя уже службы. У нас такое не прощают — и это по большому счету правильно.
А тут ещё наш горячо любимый Михаил Сергеевич с супругой. Год назад верил ему, да как верил! Кто тогда думал, что все так одной болтовней и закончится? А может быть, „баскетболист“ именно в него стрелять намерился? Черт побери, тебе-то какая разница, в кого именно, главное, чтобы этого не произошло, чтобы в Москве тихо было. Приехали, пообнимались, поговорили, попозировали перед камерами, дали супругам пообщаться — и все, гуд бай, мистер президент! На прощание — ручкой, почетный караул торжественным маршем, затем по полю и на трап, на трап, мистер президент! Вот так.
А может, это „американы“ чудят? Не уберегли тогда своего Ронни от Хинкли. А этот Хинкли тоже с большим приветом оказался: отчаялся добиться от кинозвезды благосклонности „традиционными“ способами — посланиями с признаниями, уговорами и угрозами — и не придумал ничего лучше, как совершить покушение на собственного президента: я, мол, крутой мужик, весь мир в этом убедился. Тогда, в Вашингтоне, Дэн все это очень красочно описал, впечатление осталось сильное. Только тут придется все испытывать на собственной шкуре. Хуже! Придется отвечать за все. Черт, черт, черт!»