Вычислить и обезвредить
Шрифт:
Маленький пример: как-то я прочитала в одном детективе, что опытный сыщик «вычислил» женщину, собиравшуюся на свидание и упорно это отрицавшую только потому, что от неё пахло духами. Якобы женщина может сама для себя и белье красивое надеть, и причесаться, но никогда не воспользуется духами, если знает, что никто, кроме нее, их ароматом не насладится. Не знаю, может быть, это справедливо подмечено для нормальных женщин, но я… Впрочем, и Мерилин Монро, кажется, «надевала на ночь капельку „Шанель № 5“».
На самом деле это очень правильно: человек не должен знать своего будущего. Иначе вместо прекрасного и безмятежного сна я бы в то утро провалилась в такую бездну отчаяния и разочарования, что… Что вряд ли бы вообще осталась
Что значит — могла бы? Пережила.
Глава 6. Будем знакомы
Говорят, что отличительная черта русских — стремление забыть о своих предках. Не согласен, русские люди как раз отличаются долгой памятью. Другое дело — какие русские. Точнее, в каких условиях они живут. В Советском Союзе пышные родословные не поощряются: чем короче анкета, тем больше доверия к человеку. Но когда судьба забросила за пределы России… корни не просто почитаются, — культивируются. Мы все помним.
Хотя, если вдуматься, какой я русский! Даже не полукровка: русской была моя бабушка со стороны матери, остальные родственники… даже не знаю, кто. Но и незначительная доля славянской крови, по-видимому, оказала фатальное влияние на мою жизнь, не зря практичные и здравомыслящие французы так много говорят и пишут о «загадочной славянской душе». Хотя знают о ней ничуть не больше, чем о душе какого-нибудь индейца из племени чероки. Ну да ладно.
О моем прадеде мне известно очень мало. Знаю только, что он был дворянином, гвардейским офицером, рано и по большой любви женившимся на бесприданнице-сироте — моей прабабушке. Бесприданнице — и необыкновенной красавице, причем красота была незаметной, а какой-то сказочной. Потом я узнал, точнее, понял, что такие девушки могут, нет, могли рождаться только в России, в провинции. Кисейная занавеска, а за ней — огромные черные глаза, младшая дочка в большой семье, как говорится, «не в мать, не в отца», хотя в их старинном казачьем роду черные волосы и черные глаза — не редкость.
Все равно прабабушка выделялась среди всех. Красавица и умница, всегда спокойная, почти всегда невозмутимая, никому не позволявшая вмешиваться в свою жизнь.
Сама решила стать учительницей — и отправилась учиться в Москву, где и встретилась со своим будущим мужем. Наверное, все действительно на роду написано, потому что они не должны были — по всему стечению обстоятельств — даже познакомиться, прабабушка училась на курсах, бегала по частным урокам, чтобы заработать себе на жизнь, да ещё организовала кружок, где обучала грамоте рабочих железнодорожного депо.
Много позже я понял, что в жизни моей прабабушки, как в капле воды, отразились все жестокие парадоксы российских реалий. Дочь зажиточных казаков-станичников, позже практически полностью уничтоженных советской властью, она избежала их участи. Должна была сгинуть в лагерях, где окончили свои дни многие такие «революционеры», как она, но замужество оторвало её от этой среды, очередной раз спасло ей жизнь, чтобы… создать новую угрозу — как жене офицера и дворянина. Революция, одинаково беспощадная и к противникам, и к сторонникам, не смогла лишить её жизни, погубив мимоходом и мужа, и сына.
Выжила только дочь — моя бабушка, которая всю оставшуюся жизнь в относительно спокойной и благополучной Франции тосковала по бестолковой, голодной и жестокой России. И, по-видимому, передала мне какую-то долю своей тоски и своей мятежности. От неё же я унаследовал почти патологическую тягу к самостоятельности и независимости: ведь она всегда поступала только так, как сама считала нужным.
Никаких поместий, особняков и фамильных драгоценностей, несмотря на графский титул, не было — жили трудно и подумать не могли, что станут жить ещё тяжелее. Да и не задумывались нормальные люди о такой возможности, иначе не
Тем не менее революция разметала и это зыбкое семейное благополучие, и это более чем скромное гнездо. Чуть ли не с последним пароходом удалось бежать в Стамбул. Там мой дедушка и был убит какими-то бандитами, оставив беспомощную молодую вдову с маленьким сыном на руках и без копейки денег. Единственное, что у неё оставалось — необыкновенная, унаследованная от матери красота, так ведь тогда по всей Европе российских красавиц без кола без двора было пруд пруди…
И все-таки судьба улыбнулась ей — она встретила приехавшего в Стамбул по делам французского коммерсанта, который увез её с собой в Париж и… женился на ней. Сама бабушка то ли не могла, то ли не хотела объяснить, каким образом ей удалось добиться этого брака. Но так или иначе сиятельная графиня превратилась в супругу мелкого буржуа, владельца небольшого бакалейного магазина. И эта метаморфоза позволила моему отцу не умереть с голода и не сгинуть в каких-нибудь трущобах, а получить приличное образование и возможность нормально жить.
Хотя… что считать нормой. Он, по-моему, никогда не мог забыть о своем аристократическом происхождении и всегда считал большевиков своими личными врагами. Наотрез отказывался говорить по-русски даже с родной матерью, но бережно хранил старинные русские книги, в основном исторические, которые тайком покупал у букинистов. Странная судьба, странные прихоти…
Он не унаследовал красоту матери, скорее всего был похож на своего отца, которого почти совсем не помнил. Возможно, и в его судьбе роковую роль сыграло происхождение: «загадочная славянская душа» требовала чего-то возвышенного, а благополучная жизнь казалась скучной и пресной. Его первый брак… впрочем, я узнал об этом позже, много позже. К тому времени, как я стал осознавать происходившее вокруг меня, все драматические события в семье были уже в прошлом. И только бабушка, любившая меня без памяти, время от времени загадочно намекала на то, что «могло бы быть…» Большинство этих намеков так и остались для меня загадкой. С отцом настоящей близости у меня никогда не возникало, так что рос я без мужского влияния.
Бабушкин второй муж, француз, погиб в последний год второй мировой войны, причем неожиданно для всех погиб, как герой — его за участие в Сопротивлении расстреляли немцы. Понимаю, что звучит это достаточно цинично, но, по-моему, бабушка полюбила его только после этого: смерть сделала из скромного бакалейщика мученика. Произошло все это за пять лет до моего рождения. Его жена — моя бабушка и пасынок остались живы только потому, что шел уже сорок пятый год, и немцы были больше заняты вопросами собственного спасения, нежели всем остальным. Иначе семье «партизана», да ещё русским по происхождению, уж точно не поздоровилось бы.
Иногда я спрашивал бабушку, которая время от времени вспоминала своего первого, так нелепо погибшего на чужбине, но явно всегда любимого мужа — неужели первое чувство никогда не проходит? И каким должен быть мужчина, чтобы заслужить такую любовь и верность памяти? Ответ всегда был одним и тем же:
— Он должен быть настоящим мужчиной.
Один Бог знает, какой смысл она вкладывала в эту фразу. Более разных людей, чем мой родной дед и приемный, трудно было отыскать, но на меня это производило неизгладимое впечатление. Я представлял себе какого-то рыцаря без страха и упрека, наделенного невероятной физической силой, молчаливого и надежного. Потом этот смутный образ получил конкретное имя: я прочитал «Трех мушкетеров» Александра Дюма и на всю оставшуюся жизнь попал под обаяние одного из его героев — графа де ла Фер, благородного Атоса. Смешно сказать, но этот вымышленный персонаж надолго стал моим единственным другом — подружиться с реальными людьми мне было значительно сложнее. Но… ведь и я был графского происхождения, хотя говорить об этом не мог ни с кем.