Выдумщик
Шрифт:
Но он лишь сухо кивнул.
Второй раз я возвращался по этой улице. Но настроение почему-то было не такое счастливое, как тогда.
В любимом издательстве, в котором я вырос и которое долго было на замке, вдруг появились, говорят, какие-то незнакомые люди (по слухам, заправлял бывший завхоз), и пошел шепоток, что «некоторых» будут печатать. Причем – не лучших, а худших: они теперь лучшие! «Некоторых» уже было видать на прилавках возле метро: оскаленные черепа, кривые ножи с капающей кровью. Их час! Как до меня донеслось, нужен секс, насилие, но побеждать должно добро. Сделаем. При социализме выжили! А капитализм облапошим. Уж завхоза
– Ложь на стол. С электричеством вот разберемся – полистаю.
– Ну что же… Оперативно. Через недельку зайду?
– Можешь! Закурить не будет?
– Не курю.
Он застучал обратно.
– Э-э! – крикнул я. – Рукопись оставил!
Он, не оборачиваясь, махнул рукой.
Однако через неделю компетентно заявил:
– Сексу мало, старик!
Прежде чем я уберу свою рукопись в темницу навеки – хоть по Невскому прогуляю ее. Пусть жизнь посмотрит. Такое очеловечивание вещей мне свойственно! Если еду на отдых – переживаю, какой взять помазок!.. Будто он в море будет купаться. Ненормальный я! Грустно выходил с моей рукописью на Невский с Литейного и увидел, что приближается по тротуару московский писатель Саша Кабаков, в шикарных шкарах и, как всегда, небрежно небритый. Живут же! А тут бреешься, бреешься, и все – ноль. А его смелый роман «Невозвращенец» (где уже перестрелка на наших улицах шла) тогда гремел. Я бы радостно к нему кинулся. Но узнает ли? Пару раз виделись, и что? Нагружу его произведением своим? Но он сам:
– Гордые вы, питерские! В сторону смотрите!
– Это от застенчивости! – признался я.
– Знаем мы вашу застенчивость! Всю власть забрали.
«Это не мы!» – хотел я признаться, но потом подумал: зачем?
– Ну и как там наши? Встречаешься?
– С вами встретишься! Разве что так, случайно. Что это у тебя?
– Где? А-а. Рукопись.
– И куда отдал?
– Как видишь, никуда. Сексу мало, сказали.
– Мало, говоришь? – потом пригнулся, пахнув добрым коньяком. – По секрету тебе скажу, что вообще ни у кого его нет. Никто не владеет. Все только распускают о себе грязные слухи, а нет ничего! Так что твое «мало», старик, это на самом деле богатство. Кто сказал тебе, что мало? Признайся. Наверняка несведущий в издательском промысле человек!
– Да… Он завхоз вроде! – вынужден был обнародовать я свой уровень.
– Так я и знал! – воскликнул он. – А умные люди ухватятся за твое «мало».
– А где они? – вырвалось у меня.
В это все и упирается! Он со скрипом почесал свою крепкую, с сединой щетину. Сейчас скажет: «Ну, рад был тебя повидать!» Но он сказал:
– У нас в Москве есть пара толковых ребят. Соображают – мало ли секса или как надо. Спортсмены! Но собираются издавать. Давай.
И рукопись исчезла моя в портфеле его, «из кожи неродившегося носорога», как сказал себе я.
Потом я долго звонил по указанному им телефону в Москве.
– Владимир Викторович вышел! Владимир Викторович еще не пришел!
Главное тут – не падать духом. Как я в одной детской повести написал: «Если телефон у кого-то все время занят, это не значит, что тебя ненавидят. По новой набирай!»
Приехал в Москву на юбилей сестры, оттуда набирал… Глухо. Сестра на юго-западе живет, далеко… может быть, в этом дело? Каждую случайность надо взвешивать. Решил к брату перебраться, в центр. Чтобы мгновенно показаться, если позовут. С братом, конечно, выпили. Но, проснувшись, звонил. И если все время занято, то это не значит… И вот – приятнейший голос:
– Алло!
– Владимир Викторович?
– Да.
Я назвал себя. И вдруг – вместо грубого отказа – слышу:
– Наконец-то! А мы тут ваши «Будни гарема» читаем нарасхват! На тетрадки ее разделили. Приезжайте!
– Да я уж в Москве!
Пошла пауза. Видно – к такой радости он был не готов.
– …Дело в том, что я улетаю сегодня. В Париж! С тамошними ребятами мяч погонять.
– А-а-а… Мяч…
Мяч круглый, да. И чувствую, заиграется там, и больше я его не услышу.
– Простите – а где вы находитесь?.. – вдруг слышу свой голос. – …территориально, – добавил для солидности. Молодец!
– Ну конечно, конечно! Как только я вернусь – заходите. Записывайте.
Записываю дрожащей рукой – и глазам не верю! Дом – соседний с тем, где я сейчас нахожусь!
Говорят – мелочи… А в них-то смак!
– Сейчас буду! – крикнул я. И буквально через минуту предстал перед ним.
– Вы ж адрес узнали только что! – Он был потрясен.
Я скромно развел руками:
– Удача!
На самом деле «удача» – это мы.
И уже выходя от него с договором, подумал: «А если бы я был в отдалении?» И от страха даже вспотел!
А с Сашей Кабаковым мы дружили до самого конца, и главное, что ценили друг в друге, как утонченные знатоки, – элегантность. Увидевшись после разлуки, сразу оценивали «прикид».
– О! Правильная кепочка!
– Из секонда! – скромно говорил я.
– Только меня не пытайся обмануть! – восклицал Саша.
– Ну ладно. Из Лондона.
– Вот это другой разговор!
12
Первым европейским городом, поразившим меня красотой, был Будапешт, роскошно раскинувшийся по берегам Дуная.
Ласло, переводчик моих книг, говорил по-русски своеобразно, но очень точно.
При встрече мы обнялись, дружески стукнулись лбами, и он озвучил то, что увидел:
– Большой писатель! Огромная морда!
Лондон был в 1976-м. И тоже обрадовал тем, что потом стало проклятьем Европы, – пестротой населения, яркостью одежд! Словно я прилетел на юг…
В Париж я проложил тропку заранее – вроде случайно. Но хорошую случайность надо заслужить! Однажды я, еще совсем молодой, шел из дома по улице Маяковского (не ведущей, как вы знаете, к Эйфелевой башне) мимо родильного дома имени Снегирева, стремясь на Невский, и вдруг мы столкнулись с прелестной молодой женщиной. Она, что было видно по ее животу, шла рожать, но держала перед глазами мою самую первую книгу «Южнее, чем прежде» – поэтому и не заметила меня. Но, опустив книгу, заметила.
– Вот это да! – произнесла она. – Я потрясена! И главное – еще бы секунда, и я свернула в приемный покой! И вдруг – вы!