Выход где вход
Шрифт:
Микроволновка мерно гудела, мерцая циферками заданного времени.
— Ага, так и я об этом, — потянула носом Вера. По кухне поплыл сладковатый аромат подогретого теста. — У нас в нужное место попадаешь в результате случайности, а вовсе не потому, что запланировал. Никто же не говорит, что задачи здесь никогда не решаются, а цели не достигаются. Но это происходит ненароком, когда человек сбивается с пути, который он сам себе наметил.
— Ох, Вер, опять ты о чем-то неземном… Знающие и умелые люди везде достигают своих целей, — возразил вернувшийся Костя.
— Дело не в целях, а в особенностях здешних дорог, — хмыкнула Вера. — Дороги в нашем городе необычно проложены: кольцевая, окружная. Садовое кольцо, Бульварное кольцо, Третье кольцо… Интересная траектория, правда?
— Ой, я пойду детей позову, — спохватилась Марина. — Вдруг они тоже поедят?
Прихватив балахон, похожий на сброшенную змеёй кожу, хозяйка исчезла в темноте коридора. Сама она вспоминала о еде только когда нужно было кого-то кормить.
— Мы тут о Светлане Савельевне разговаривали, — пояснила Косте Вера. — Она очень хотела побывать в Чехии. Заявление подавала. Доклад для конференции готовила. Мечтала увидеть домик Моцарта, которого боготворит, и цветаевского 'рыцаря на мосту'! — описывала Вера, изображая траекторию движения Светланы Савельевны на скатерти.
На пути встала вазочка с печеньем.
— Ей отказали, и от нечего делать она поехала на дачу. А вместо дачи попала туда, куда не чаяла… То есть в свою вожделенную Чехию.
— Угу, — кивнул Костя, с аппетитом поглощая капустный пирог.
Вера замолкла, задумалась. Огорченно раскрошила кусочек печенья в блюдечко.
— В России, куда ни посмотри, — бездорожье. Так что можно идти во все стороны. Уж если суждено тебе где-то оказаться, ты все равно туда попадёшь, куда бы ни пошел! — пояснила она гусю.
Тот качался на водах живописного озерца, расплывшегося по скатерти. В глазах у Кости появились искорки иронии. Он не слишком стремился поучаствовать в беседе.
— Ничем не лечится это наше бездорожье, — продиралась сквозь его молчание Вера, старательно обводя контур картинки. — Никакой ясности. Совершенно не за что ухватиться! Ведь даже власть только изображает, что она есть. Пустоту, дыру собой прикрывает… Она же у нас — чистый символ.
Вера потянула Костю за рукав, пытаясь увлечь:
— На днях иду мимо Кремля — ну, где гостиница 'Москва' была, помнишь? А там пустырь обнесли забором, оклеили рекламой и написали 'Включи воображение'.
— Ну, не фига ж себе, власть у нас — символ! — ругнулся Костя, прихлебывая чай. — Столько народу сгноить в лагерях! И вполне реально, не символически.
— А кто спорит? — тут же поддакнула Вера. — Кошмар. Ужас. Но сгноили-то как раз во имя мифа — чтобы напоить его живой кровью.
На кухне появились дети с покрасневшими белками глаз и мутными взглядами.
— Еле от компьютера оторвала! — возмутилась Марина, появляясь следом за ними. — Со скандалом. Одно утешение, что такого безобразия у Али больше не будет. Кроме сегодняшнего дня…
— Да ей в обычные дни и играть-то некогда, — благодушно успокоил её Костя, уже порядком отогревшийся. — Иностранные языки, музыка, репетиторы… Ребенок загружен по самые уши! Какие игрушки?
Дети покорно расселись вокруг стола, потянулись за пирогами. Принялись тыкать вилками в разложенные по тарелкам салаты.
— Когда живешь в таком холоде и пустоте, как у нас, — ни к кому не обращаясь, проговорила Вера, — ничего нет важнее дома.
Марина понимающе кивнула, придвигая к Вере переполненную тарелку.
— Культ еды, наши вечные посиделки вокруг стола на кухне, — Вера подняла нос к абажуру, — все это у нас возникло не из благополучия. Как раз наоборот — из противостояния хаосу и метели за окнами. Дом тем дороже, чем больше ему угрожает…
— О, за угрозой личному существованию тут дело не станет! — резко посерьезнев, отрезал Костя. — В этом наша власть преуспела. Уж, конечно, дом и человеческие связи — самое святое. Ну, так по ним и ударили! Весь советский период только этим и занимались… Рушили в первую очередь личное пространство, чтобы лишить людей основы. Каждую минуту в дом могли вломиться. Изъять при обыске личные записи, дневники, письма. Разбивали семьи. Детей отрывали от родителей…
— У стольких людей отняли право даже на личную могилу! — содрогнулась Марина. — Бросали в общий котлован.
Костину сдержанность как рукой сняло. Он побледнел, а тёмные глаза стали матовыми, непроницаемо-грозными. Тонкие скулы напряглись.
— Но только такой ценой и рождаются религиозные культы, — взволнованно перебила Вера. — Частную жизнь разрушали, чтобы на костях создать новый храм! Посеять в душах священный трепет! Вспомните сталинскую архитектуру… Я тут на днях бродила по Центру, так это же сплошные храмовые постройки — катакомбы, саркофаги.
— Тебя послушать, мы имели дело не со зверем, а с религиозным гением! — ощерился Костя. — Зачем ему это было надо? Простая жажда власти.
Альбина с Петькой, давно напившись чаю, наевшись пирогов и сладкого, совсем скисли, не зная, чем себя занять. Но отпускать их опять к компьютеру Марина решительно не хотела.
— Петь, ну, может, Аля тебе на пианино поиграет? — в безвыходности спросила она. — Она очень хорошо играет.
Петька возмущенно-умоляюще взглянул на мать, требуя защитить его от страшной угрозы. Вера предложила выпустить их поскорее из-за стола, а там уж пусть сами придумывают себе развлечение. Проводив детей взглядами, взрослые опять повернулись друг к другу.
— Я не оправдываю зверства, — ухватилась за упущенную нить разговора Вера. — Просто вижу за ними не один только ужас… 'Отец народов' так талантливо и изощренно опирался на миф, что люди действительно перестали различать, где мифологический образ, а где реальный человек, который его использовал!
— Ну, как вам объяснить? — Вера поискала глазами подсказку. Ткнула пальцем в озерцо на скатерти и присевшего на берегу гуся. — Волшебное мышление у нас до сих пор живо. И вот люди увидели образ человека, который творит сказку. А по сказочной логике если ты в воображаемое чудо сильно поверишь, то прямо во плоти туда перенесёшься…