Выход силой
Шрифт:
– Вот видишь? Ты всегда знал код. Два-три-три-четыре-семь-восемь-три-пять. Кому бы пришло в голову выпытывать код у шестилетнего малыша? Я сам догадался об этом, только попытавшись в первый раз открыть дверь. Восемь цифр. Вводил и день рождения отца, и твой, и свой – бесполезно. А потом вдруг всплыло: два-три, три-четыре… Знал бы ты, как надоел мне в свое время этой белибердой! Убить был тебя готов!
– А карточка? Где ты взял карточку?
– Отец сделал дубликат. Или у него сразу было две. И знаешь, где он ее хранил? Нипочем не догадаешься! В твоей коробке с банковскими картами! Представляешь, что было, если бы ты ее кому-нибудь променял?
Теперь Игорь вспомнил, где он видел карту, которой Антон открывал двери: темно-серый, с металлическим отливом прямоугольничек со строчкой выпуклых цифр и без всякого логотипа был парией среди многокрасочных, блистающих голограммами карт всяких «КДФ-банков» и «Империалов». Он дорожил ей по одной простой причине – ее подарил ему папа. И строго настрого велел беречь. И он берег. Все детство и юность. А потом начались взрослые заботы и проблемы, и детские забавы были забыты…
– Так что именно ты был хранителем. А от меня они так ничего и не узнали. Потому что я сам ничего не знал.
Столько лет Игорь был носителем секрета и ничего не подозревал об этом! Даже честно пытался забыть дурацкий стишок, когда-то заученный наизусть. Вспомнилось лицо отца, играющего с ними, мальчишками в прятки, хотя куда было прятаться в их крошечном жилище? Странное дело: всегда вспоминалось тусклым, как бы размытым, а сейчас – четкое, яркое… Неужели, без фотографии он так и забыл бы папино лицо навсегда?
Братья стояли перед толстым стеклом от пола до потолка, отгораживающим обширный вольер. Стекло было донельзя грязным, покрытым какими-то потеками, исцарапанным, но все равно им было видно крупную тварь, настороженно припавшую к земле – полом это назвать было нельзя, столько на дне вольеры было грязи, помета, остатков пищи. И костей, слава богу, кажется, не человеческих. Уже само то, что тварь при виде людей не сделала попытки напасть, было удивительно. Желтые холодные глаза только перебегали с одного человека на человека, да голый, длинный, как кнут хвост, колотил по ребрам.
– Видишь, – Антон постучал ногтем по стеклу и существо, взрыкнув, подалось на полметра назад. – Оно не знает, что делать.
– Почему?
– Потом, уже после Катастрофы, папа вернулся в Институт. Мутации тогда уже начались, и он понимал, что сотворил нечто ужасное. Он пытался исправить положение… И нашел парадоксальное решение. Он нашел способ встраивать в организмы тварей фрагменты своей собственной ДНК. Часть себя, понимаешь? Так что они теперь – на какую-то мизерную часть – люди. Наши с тобой братья. По-настоящему. Это, как система опознавания «свой-чужой». Мы для них свои.
– А мы?
– А мы – им братья. В нас ведь есть отцовские гены. Они – чуть-чуть люди, мы – немного твари. С тобой эксперимент удался на все сто процентов, ты даже общаться с ними можешь. А меня просто не трогают.
– Так папа…
– Да, совершенно верно. Он бился над тем, чтобы все люди перестали быть для тварей объектом охоты. Так сказать. Пытался обезвредить им же созданную бомбу. Но не успел. Убили.
– И что делать?
– Что? Продолжать его дело! Остались ведь записи, дневники исследований. Где-то здесь, – Антон ткнул пальцем в пол, – архив института.
– У нас не получится.
– У нас – да. Знаний не хватит. Но ведь где-то в метро остались люди с нужными знаниями. Те, кто сможет продолжить дело отца. А если не продолжить, то хотя бы передать знания молодым. Я слышал, что в самом центре метро сохранился целый городок ученых. Надо их привести сюда…
Тварь сделала бросок вперед. С грохотов врезавшись в прогнувшийся под ее телом плексиглас. Со скрежетом проехали по исцарапанной преграде страшные когти и клыки. Братья отшатнулись от неожиданности.
– Нет, ребятки! Никого мы сюда приводить не будем.
У входа в зал стоял Кузьма.
Одной рукой он прижимал к себе Ингу, зажимая ей широкой ладонью рот так, что над коричневой татуированной пятерней были видны лишь огромные перепуганные глаза. А второй…
– Брось пушечку, старшина, брось, – ласково журчал голос старого гладиатора. – Не ровен час, в щенка своего попадешь.
Кляня себя за доверчивость, Игорь положил автомат на пол и оттолкнул его ногой в сторону.
– Во, молодец… И остальное сложи аккуратненько. И шпажонку не забудь – знаем мы, как ты с этой железякой обращаешься. Братец твой пустой?
– Пустой! Отпусти женщину, Кузьма, поговорим.
– Ничего, потерпит. Так поговорим.
– Чего ты хочешь?
– Чего? – Кузьма опять пьяно хихикнул и шевельнул стволом автомата пеленку, прикрывавшую лицо спящего малыша. – Всего. Вы, братцы, сейчас мне все объясните. И как двери эти открывать-закрывать, и все остальное…
– Зачем это тебе?
– Пожить хочу спокойно на старости лет, вот зачем. А то двадцать пять лет уже живу, как собака. Ни дома, ни бабы путевой… Даже пожрать толком нельзя. А тут, говоришь, и жрачки полно, и выпивки, и не побеспокоит никто. А бабы… Поделим бабу, а, старшина? Ты, допустим, по четным дням будешь ее жарить, я – по нечетным… А братик твой придурошный не в счет… Ну, давай, старшина, кинься на меня, кинься, чтобы я с чистой совестью тебе в брюхо пулю всадить мог.
Игорь действительно готов был броситься на оборотня, но Антон удержал его:
– Ты же видишь, что он тебя провоцирует.
– Правильно, провоцирую, – Кузьма растягивал рот в щербатой улыбке, но глаза у него были совсем невеселыми.
В глазах гладиатора стоял страх.
– Врешь ты все, Кузьма, – Князев-старший держался за какую-то скобу на металлическом щитке, вделанном в плексиглас. Окрашенную в красный тревожный цвет. – Тебе же бутылки водки за глаза хватило, что ты один тут будешь делать? Через неделю сбрендишь, и чертиков зеленых ловить по углам будешь. Скажи честно: тебе приказали с нами пойти?
Глаза гладиатора заметались и улыбка чуть поблекла, но он по-прежнему продолжал крепко держать Ингу со спящим ребенком на руках.
– Догадливый какой… – протянул он. – Умница прямо… Ты ведь сам раскололся, Антоша, когда тебя мозголомы Ланистины принялись крутить. Не помнишь? Куда тебе, хлюпику, против силы.
– Это правда? – повернулся Игорь к брату.
– Правда, – сник тот. – Я уж не знаю, гипноз это были или что… Но про то, как открыть дверь, они от меня ничего не узнали. Вернее, половину только – про карточку. Код я им не сказал. Вернее, переврал. Это легко было, ты же помнишь, как я эту считалочку в детстве ненавидел. Вот и придумывал всякие свои варианты.