Выход в свет. Внешние связи
Шрифт:
Чаепитие сошло на нет. Профессор молчал, я — тоже, терзая взглядом оконную ручку.
Затем ровным преподавательским голосом Альрик разрешил не приходить завтра на осмотр и обещал подумать, как выпутаться из двусмысленной ситуации, в которую я попала по вине его сногсшибательной мужественной внешности. Все-таки мне удалось поразить профессора заявлением о том, что на его драгоценную персону посягает почти две тысячи барышень и Лизбэт в их числе.
— Пойду, наверное, — сказала я неуверенно, стараясь не встречаться с ним глазами.
— Конечно, — не замедлил отозваться
Точно, заоблачные выси как раз для альпинистов-неудачников без страховки.
Напоследок профессор напомнил о соблюдении безопасности в подвале, куда мне придется спускаться для работы в архиве, и велел ни в коем случае не выходить за границу освещенной зоны.
Вяло попрощавшись, я взвалила сумку на плечо и двинулась в общежитие. Умники с кафедры исчезли, и некому было засекать, сколько времени студентка провела наедине с умопомрачительным мужчиной. Шла, пиная снежный голыш. Оказалось, так просто и так трудно — провести ампутацию отношений. Вжик, — и отпилить пилой всё, связанное с Мэлом. Но то ли пила попалась тупая, то ли операция прошла без наркоза, потому что снова заныло слева под ребрами, мешая дышать.
Моя рассеянность не осталась незамеченной.
Радик, пришедший на ужин, пребывал в радостном настроении. Похвалившись четверкой по сенсорике, он заявил, что без моей поддержки у него "фиг бы чо получилось". О "победе" в символистике я предпочла умолчать, и варка макарон сопровождалась короткими "да", "нет" или пожатием плеч в ответ вопросы, коими меня засыпал парнишка. Сообразив, что сотрапезница не испытывает особой радости из-за полученной оценки, Радик приуныл.
— Сегодня особенный день! Мы перепрыгнули на следующую ступеньку! — воскликнул он с воодушевлением, надеясь расшевелить амебу, которая с постным лицом пробовала макаронину на степень готовности.
— Перепрыгнули, — согласилась я. — Готовы. Тащи в швабровку.
И снова погрязла в меланхолии.
Лишь поев, вспомнила о листьях разъедалы, томящихся в сумке, и выложила ровными рядками на подоконнике.
— Для чего они? — спросил вертевшийся под боком Радик, которому запретили прикасаться к листочкам во избежание травмы.
— Завтра на лабораторке приготовлю пятновыводитель вишневого компота. У меня привилегия, — похвалилась зачем-то и вспомнила о Мэле, подтрунивавшем надо мной, когда я эту привилегию зарабатывала. Вспомнила и опять погрустнела.
— А это что? — влез парнишка, выудив застрявший меж стебельков клочок бумажки.
Бумажкой оказалась записка таинственного А., о которой я совсем позабыла. Незачем мучить просителя неизвестностью. Завтра отвечу, что в сад с ахтуляриями мне не попасть, и что по оранжереям расклеены листовки с моей физиономией и грозным предупреждением: "Внимание! Особо опасный вредитель! При обнаружении подлежит немедленному уничтожению!"
Эх, кабы не привилегия в приготовлении любого снадобья, Ромашевичевский с удовольствием изгнал бы меня поганой метлой со всех лабораторок, не замедлив придумать унизительную причину.
Наше с Радиком общение прервала Аффа, ворвавшаяся в комнатушку. Схватив меня за руки, она закружилась вокруг каруселью.
— Пятерка! По теории элементарки пя-тер-ка!
Вот уж не думала, что из-за какой-то оценки взрослая и умная девушка будет скакать как малолетний ребенок. Мне четверка душу не греет, чтобы как соседка превратиться в беззаботную юлу.
— Здорово! — присоединился к восторгу парнишка, уставший от моей скучности в столь знаменательный хорошими отметками день.
— Почему расхаживаешь без туфель? — налетела с упреком девушка. — Запомни, если хочешь одолеть прием, ни днем, ни ночью не забывай о нем. Практикуйся каждую свободную минуту.
Под осуждающим взглядом я вытащила из-под кровати злосчастную обувь и надела.
— Ого, какая ты! — воскликнул Радик. — Высокая и немножко не Эва.
— То есть? — Я сделала осторожные шажки к двери, боясь упасть.
— То ли еще будет! — воскликнула соседка. — Погоди, перед приемом вообще её не узнаешь. Сделаем принцессу из сказки.
— Жаль, — сказал юноша и, усевшись на кровати, молча наблюдал за моими перемещениями и оживлением Аффы.
Сегодня ноги двигались увереннее, закабаленные ужасными каблуками, но вскоре устали и заныли в щиколотках. В конце концов! — возмутились конечности. — Мы рождены не для балета, а для серых крысок.
— Гораздо лучше. Правда, шаги мелковаты, — похвалила девушка и пригрозила: — И не снимай! Сейчас разберусь с делами, и двинем к Виве.
Напомнив о дальнейшем расписании светского вечера, соседка упорхнула из комнаты смерчем. Я тяжело рухнула рядом с Радиком.
— Аффа решила, что у меня есть успехи, — хмыкнула, сбросив туфли и массируя ступни. — Почему тебе жаль?
— Просто так. Прежняя Эва мне больше нравилась.
— Да ведь я никуда не делась. Думаешь, радуюсь ходульному кошмару?
— Не знаю, — вздохнул Радик. — Вдруг ты изменишься?
— Держи карман шире! — опровергла я воинственно. — Мы еще посмотрим, кто кого!
— Посмотрим, — согласился юноша. Несмотря на мои уверения, он сник.
После ухода расстроенного Радика я задумалась. Он решил, что сегодняшние новшества в моем облике станут со временем атрибутами жизни и превратят в разукрашенную хладнокровную стерву. И тогда не будет совместных обедов и ужинов, а наша дружба зачахнет. Ну уж нет. Не на ту попал. Никакие копытости не сломят наш дух.
Жестокая Аффа запретила переобуваться, поэтому пришлось проделать путь до третьего этажа в туфлях, которым, как выразилась соседка, следовало прирасти ко мне намертво.
— Может, и спать в них?
— Если потребуется, — согласилась девушка. — Ради поставленной цели.
Все-таки перебор для второго дня обучения, — стенала я, карабкаясь по лестнице за жизнерадостной Аффой и цепляясь за перила.
— Прием продлится не менее пяти часов, — сказала Вива, заметив мою кислую физиономию, ставшую еще кислее после обнадеживающего пояснения. — Повторим урок.