Выхода нет
Шрифт:
В.: Но если посмотреть на семейство животных, в них тоже есть желание изменить окружающую среду в определенных рамках. Они хотят больше еды. У.Г.: Они не едят ради удовольствия. Они едят ради выживания. Вообще-то, все, что вы проецируете на животных, порождено вашими собственными измышлениями и умонастроениями. Оно порождено вашим субъективным подходом к проблеме, который тоже порожден вашей системой ценностей. Мы хотим понять животных или законы природы с мыслью о том, «что я извлеку из этого?». Мы хотим знать законы природы, только чтобы использовать их для увековечивания чего-то здесь [в человеке]. Так что мысль по своему происхождению, содержанию, выражению и также своему действию – если использовать очень резкое политическое слово – фашист по своей сути. [Смеется] У вас нет никакого способа выбраться из нее. Это [мысль] механизм, который способен поддерживать сам себя до бесконечности.
В.: Насколько
В.: Вы говорили в связи с чем-то, что в гневе нет ничего плохого и что он не может причинить никакого вреда. У.Г.: Гнев – это вспышка энергии. Это как прилив и отлив в море. Проблема в том, что делать с гневом? Вопрос «Что делать с гневом?» – это нечто, привнесенное культурой, потому что общество считает рассерженного человека угрозой своему статус-кво, своей целостности.
В.: Да? У.Г.: Да, конечно.
В.: Ну, тогда Вы не угроза. У.Г.: Я не угроза. Я не угроза, потому что, видишь ли, я не могу представить возможности чего-то иного, чем это. Я не заинтересован в том, чтобы что-либо менять. Это вы все время говорите о том, как вызвать перемены. В то же время все вокруг вас и внутри вас находится в постоянном потоке. Оно постоянно меняется. Все вокруг вас меняется; но вы не хотите изменений. Понимаешь, в этом-то и проблема. Ваше нежелание меняться – это проблема, а вы называете это традицией.
В.: Это может случиться, только если то, что случилось с Вами, случится с нами… У.Г.: Со мной ничего не случилось.
В.: Вы функционируете телесно.
У.Г.: Ты и я функционируем абсолютно одинаково; и я не являюсь чем-то, чем не являешься ты. Ты думаешь, что я отличаюсь от тебя. Тебе придется поверить мне на слово: мне никогда не приходит в голову мысль, что я отличаюсь от тебя. Я точно знаю, что ты функционируешь точно так же, как и я. Но ты пытаешься направлять деятельность, или движение жизни, как для того, чтобы что-то получить, так и для поддержания непрерывности того, что культура вкладывает туда [в тебя]. Здесь [в У. Г.] ничего подобного нет.
Мы думаем, что мысли находятся в нас. Мы думаем, что они рождаются самостоятельно и самопроизвольно. Совершенно определенно существует то, что я называю мыслесферой. Мыслесфера – это совокупность человеческих переживаний, мыслей и чувств, передаваемых нам из поколения в поколение. В этой связи я хочу отметить, что мозг – не творец, а только реактор. Он всего лишь реагирует на раздражители. То, что вы называете мыслями, – это только активность нейронов в мозгу.
Другими словами, мысль – это память. Раздражитель активизирует мозг через органы чувственного восприятия и потом приводит в действие память. В этом нет ничего поразительного. Это просто компьютер, в который попадает куча мусора. Так что он – не творец. Мозг не заинтересован в решении каких бы то ни было проблем, создаваемых нами. Сам по себе он неспособен иметь дело с проблемами, которые создает мысль. Мысль – вне его, она посторонняя по отношению к мозгу.В.: То, что Вы говорите, создает впечатление, что ничего не нужно менять. Но существует страх, что тогда мозг станет очень пассивным, угаснет или что-то вроде того. У.Г.: Нет, нет.
В.: Но если мы можем немного вернуться к этому, мысль в некотором роде необходима. Я не знаю, как вначале развились инстинкты и когда появилась мысль… У.Г.: Разделение, которое мы проводим между мыслью и инстинктом, очень поверхностно. На самом деле в человеке вообще нет инстинктов. Нет такого явления, как инстинкт. Это все изобретения вашего фантазирующего мышления.
В.: Ладно, тогда будем считать, что процесс мысли вне нас. У.Г.: И тогда, и даже сейчас процесс мысли – вне тебя. «Я»-сознание, или отделение [самого себя] от окружающего мира, происходит, как говорят, – я недостаточно компетентен, чтобы что-то утверждать, – примерно на восемнадцатом месяце жизни ребенка. До тех пор ребенок не может отличить себя от того, что происходит внутри или снаружи его. Но на самом деле нет никаких «внутри» и «снаружи». Именно движение мысли создает «внутри» и «снаружи», или разделение между внутренним и внешним миром. Все, порожденное мыслью, – это механизм, который защищает сам себя.
В.: Почему, как Вы думаете, у нас есть это? У.Г.: Тебе нужен ответ на это? Ответ в том, что природа использует человеческий вид, чтобы разрушить все, что она создала. Все, порожденное мыслью, каждое сделанное вами открытие используется с разрушительными целями. Каждое наше изобретение, каждое наше открытие подталкивает нас все ближе к полному уничтожению человеческого вида.
В.: Но зачем? Почему природа намеренно хочет сначала создавать, а потом разрушать?
У.Г.: Потому что на самом деле ничто не рождается и ничто не умирает. Пространство между созданием и разрушением, или время между ними, создано мыслью. В природе нет ни смерти, ни разрушения. Что происходит, так это перетасовка атомов. Если есть необходимость поддержать баланс энергии в этой Вселенной, происходит смерть.
Вам это может не нравиться. Мы можем проклинать землетрясения. Конечно, ведь они приносят горе многим тысячам людей. И гуманитарная деятельность во всем мире, когда отправляют самолеты, доверху груженные продовольствием, несомненно, заслуживает одобрения. Она помогает людям, которые страдают там, которые потеряли свое имущество. Но это та же самая деятельность, которая несет ответственность за убийство миллионов людей. Я хочу сказать, что и разрушительное, воинственное движение, и гуманитарное движение – оба они происходят из одного источника.
В конце концов, землетрясения и извержения вулканов – это часть того, как природа создает что-то новое. Теперь, знаете, нечто странное происходит в Америке – извержения вулканов. Какие-то неизвестные формы жизни вырастают на том, что было разрушено. Конечно, я не говорю, что вам не стоит ничего делать, чтобы помочь этим людям.
«Я»-сознание, возникшее в человеческом виде, возможно, необходимо. Я не знаю. Я не утверждаю, что обладаю каким-то особым пониманием действий природы. На твой вопрос можно ответить только таким образом. Посмотри сам. Вот почему я говорю, что сама основа человеческой культуры в том, чтобы убивать и быть убитым. Так случилось. Если посмотреть на историю с самого ее начала, то вся основа человечества построена на идее «кто не с нами, тот против нас». Вот что действует в человеческом мышлении. Так что убивать и быть убитым во имя Бога, представленного церковью на Западе и другими религиозными течениями здесь, на Востоке, было делом привычным. Вот откуда фундаментализм в нашей стране сегодня. Китайцы – что за ужасы они творили – вы будете поражены: они убивали ученых и религиозных деятелей. Они сжигали и закапывали книги Конфуция и других учителей. Сегодня политические идеологии, представленные этим государством, ответственны за убийство людей. И они утверждают, будто делают что-то, являющееся результатом некой великой революции, начатой ими. Революция – не что иное, как перетряска наших ценностей. Она ничего не значит. Через какое-то время она затихает, и поэтому они там [в СССР] говорят сейчас о гласности. Но на самом деле это ничего не значит. Горбачев создаст в той стране сотню Пенджабов.В.: Когда Вы используете термин «природа», что именно Вы имеете в виду? У.Г.: Все существующее. Формы жизни вокруг: совокупность жизни на всей планете. Ты не отличаешься от всего этого.
В.: Что создает эту совокупность? Вы говорите, что есть цель. У.Г.: Нет. Я не говорю, что есть цель. Ты говоришь, что есть цель. Может и не быть никакой цели. Твой вопрос подразумевает, что всему этому должна быть причина. Я вижу то, что происходит здесь и сейчас. Но ты хочешь установить причинно-следственные отношения между двумя событиями. Так функционирует в нас логическое мышление. Мы используем логику, чтобы переспорить кого-то. Это тоже разрушительное оружие; и когда логика терпит неудачу, остается насилие. Так что мне представляется бессмысленным задавать вопрос: «Где мы потерпели поражение? Почему мы повернули не туда?» Нам необходимо спрашивать себя о чем-то другом: «Существуют ли ответы? Есть ли решения нашим проблемам?»
В.: У нас как будто есть необходимость в том, чтобы искать и найти что-то. У.Г.: Тело не хочет ничего узнавать и ничего знать, потому что у него есть эта разумность – исконная, врожденная разумность, которая помогает ему выжить. Если это тело окажется в джунглях, оно выживет; если нет, ему конец. Но оно будет бороться до последнего. Именно так функционирует человеческое тело. Если есть какая-то опасность, оно использует все возможное, пытаясь защитить себя. Если оно не может ничего сделать, оно сдается. Но в каком-то смысле у тела нет смерти. Атомы в нем сложены вместе, а когда оно погибает, происходит перестановка атомов. Они будут использованы где-то еще. Так что у тела нет ни рождения, ни смерти, потому что оно никаким образом не может испытать, что оно живое или что оно будет мертвым завтра.