Выиграть жизнь
Шрифт:
Огромные острые рога зверя, завернутые кверху, непредсказуемость в поведении и постоянные стычки с другими яками, – рисуют мрачную перспективу для наездника. Я единственный авантюрист в экспедиции, имевший удовольствие и испытавший остроту ощущений верховой езды на яке. Впрочем, и на лошадях, прыгающих с камня на камень, как горные козлы, я гарцевал в гордом одиночестве. Мои коллеги, несмотря на испытываемые ими страдания, причиняемые болью в коленях, так и не рискнули сесть в жесткие седла тибетских лошадей.
Очередной привал. Освобождаю из плена шнурованных сапог ноги, ложусь спиной на теплые камни и долго не могу отвести взгляда
Достаю дневник. Его страницы испещрены цифрами и названиями, именами и координатами, в общем, очень важной информацией о Бутане. Но как описать очарованному страннику свои ощущения при взгляде на диковинные, густо поросшие мхом ели Дугласа или восьмиметровые фрески Будды над Пунакху, на черные горы Ринака или волшебный лес, населенный божествами "лу", на новогодние танцы чалсов в священной ивовой роще у дворца гьямпо (королевы) или мерцающие мириады зажженных огней на праздниках у древних чортенов? Как донести до пытливого ума моих соотечественников то, что прочла моя душа в спокойных глазах Мастера тантры или в пронзительном взгляде колдуна Пау?…
Все. Все, что увидят глаза и почувствует сердце на пути от липкой жары восточных долин и ущелий до вечных снегов, вознесшихся на восьмитысячную высоту у северной границы с Тибетом, вносит новые, несмываемые краски в картину видения мира любого чужеземца.
Пора идти. Уходя, изменяю привычке, оглядываюсь. Легкий горный ветер подхватывает мелко разорванные листы моего дневника и осторожно роняет их в реку. Мы отправляемся дальше, а река уносит в противоположную сторону то, что еще совсем недавно казалось мне столь важным и нужным…
Ибо Господь, Бог твой, ведет тебя в землю добрую, в землю, где потоки вод, источники и озера выходят из долини гор.
Второзаконие, 8, 7.
"Путешественнику-профессионалу принадлежит вся земля, не важно где он родился, важно, кто из великих или имущих мира сего, первым мудро догадался привлечь его на свою сторону", – убеждал меня как-то один мой зарубежный коллега, рассказывая об источниках и истории финансирования своих экспедиций, вплоть до смены им с этой целью гражданства.
Я возражал, особенно, против последнего способа, напирая на национальную гордость великороссов, приводя примеры патронажа и меценатства на Руси, например, членов императорского двора и русских купцов по отношению к русским путешественникам. Коллега же горячо убеждал меня в том, что у нынешней российской власти еще долго будет рабочекрестьянский или базарный менталитет, с вытекающим отсюда отношением и к планетарной культуре, и к моей, экзотичной для них, профессии.
– У вас толпы космонавтов – героев, – горячился он, – скоро они отдельными колонами на парадах ходить будут, а до познания культур собственной планеты, вам как аборигенам до космоса. А ты у них в стране один,
Сдохнешь от своей малярии или нищеты. А не нужен, значит катись отсюда туда, где нужен и востребуем. И это не предательство вовсе, как ты говоришь, а гордость. Знаешь, географ, русло какой величайшей реки у Вас не указано на картах? Той самой, по которой утекают из вашей страны мозги. Что-то я не вижу Асуанской плотины на их пути. Не за деньгами, как пираты или попрошайки, должны ездить толковые политики за рубеж, а за мозгами, которых самим не хватает. Вот ваш Петр Первый это понимал. За право стать участником любой твоей экспедиции международный пул нужно выставлять. Помнишь историю с Лаперузо?
Среди претендентов на участие в его экспедиции был 16-летний корсиканец по имени Наполеон Бонапарт. Его не приняли в ту экспедицию, так он потом, позже, свою экспедицию к вам в Россию организовал.
Зная мое поклонение перед значимыми для мировой истории личностями, коллега активно применял запрещенные приемы:
– Или вспомни Магеллана…
Третий год пять кораблей Магеллана настойчиво идут к своей цели. Уже открыт отважным мореплавателем пролив, ныне носящий его имя. Впереди – острова загадочных азиатов, тревожная и манящая неизвестность…
Искусно используя соперничество между португальским и испанским домами, португалец Магеллан предложил испанскому королю Карлу I свои услуги.
Согласно договору, подписанному ими в 1518 году, король обязался снарядить экспедицию к богатым пряностями Молуккским островам, и сдержал свое слово. Главе экспедиции, в случае если он достигнет этих островов, причиталось двадцать процентов чистой прибыли от добытого богатства…
Магеллан злился, несговорчивые вожди наотрез отказывались поступиться своей независимостью. Ну, что ж, аргументы для непокорных дикарей всегда под рукой. Полуобнаженные гости – вожди, вскочили на ноги, когда палуба испанского судна, вздрогнув под ними, окуталась пороховым дымом от залпа корабельных орудий. Глава острова Лимасава, раджа Коламбус, тут же признал себя вассалом испанского короля и подписал непонятную ему бумагу. Испанцы незамедлительно установили на его острове крест, отслужили мессу, и уже на пасху 1521 года Магеллан вступил во владение первым островом архипелага, принудив Коламбуса принять крещение.
Хумабон, "губернатор" следующего острова Себу, пожелал… получить дань (?!) от "капитана величайшего из королей и вождей на земле" (так представлял себя старейшинам Магеллан).
Не дань, а неизменный незатейливый ассортимент завоевателей предложил Магеллан в ответ на "наглое" пожелание островитянина: пусть жители острова Себу выбирают между войной и миром! Мгновенный выбор Хумабона проиллюстрировали его соотечественникам водруженный испанцами на Себу крест и очередная месса. Вождь тоже принял католическую веру, правда, к этому решению его склонили скорее не шантаж и сила, а смекалка и медицинские познания Магеллана. Любимый внук вождя страдал от тяжелой лихорадки, и тому, конечно же, помогла выздороветь католическая вера, а не лекарства, принятые вместе с ней "из рук" Магеллана. Благодарный и уверовавший вождь во время крещения был переименован в Карла, а его жена в одночасье стала теской испанской королевы Хуаны.