Выключить моё видео
Шрифт:
Или попросит сейчас, прямо сию секунду, сделать скриншот экрана со всеми ребятами. Одной фотографией, понятное дело, не обойдётся. Но ничего не просит.
И вот в эту секунду и приходит сообщение от Алёны.
Хочу ответить, хочу спросить – но класс ждёт, а потом девятый класс. После них пишу Алёне:
Молчит некоторое время. Успеваю открыть балконную дверь и вдохнуть согревшийся воздух.
Алёнка
С утра дядя Вова вернулся с литровой бутылкой из-под лимонада. Видела, как утром выходил – серьёзный, собранный, в маске, в хозяйственных перчатках матери, как дурак какой. Одно хорошо – что из-под маски орать не будет: ему, его лёгким прокуренным, воздуха не хватает – не наорёшься.
На бутылку накрутил пульверизатор, которым мать цветы опрыскивает.
– Алёнка, давай в коридор отсюда, – говорит, – будем нечисть гнать.
– Какую ещё нечисть? – я с места не двинулась. И без того сидела с утра на кухне, ждала, пока проснутся.
– А вот, – отчим приподнимает бутылку, показывает. – Сегодня объявление прочитал, сходил в церковь.
– В церковь же нельзя.
– В саму нельзя, а на паперть – или как она там называется – можно. И сходил, пока вы с мамкой тут жопы отращивали.
Стараюсь не обижаться, как и верно Верка сказала – нечего над всем задумываться. Будешь много задумываться – станешь как этот придурок. И воняет от него всем подряд – жареной сморщенной копчёной колбасой, хлебными сухарями, пивом. Уже и утром наверняка приложился, прежде чем в церковь пойти.
Когда с мамой в Москву переезжали, она говорила – здесь-то мужики все непьющие, здесь работать надо. Поэтому два года жили в общежитии, искали непьющего.
Потом тётя Катя умерла, и мы переехали в однушку на Марьиной Роще.
На кухне живу я, там и диван стоит.
В комнате – мама с дядей Вовой, а ещё парализованная бабушка, ей за шкафом вроде как комнатушку отгородили. Иногда её выносят в прихожую, и тогда лежит под лампочкой, горящей без надобности перед туалетом, пока я не погашу свет. Наверное, так раньше из родительской спальни выгоняли детей, когда нужно было. Сейчас с матерью она, вроде как две болящие – хотя если у матери этот самый вирус, чего и боимся, то бабка точно заразится, и никакая святая вода не поможет. Я-то не боюсь, хрен бы со мной. Так хоть в больницу заберут, чтобы матери с отчимом не видеть, хотя он мне и не отчим никакой. Однажды сказала – твой ёбарь, так мать по губам треснула. Саднило, но только сильнее хотелось говорить что-то мерзкое про них.
Хотя бы из комнаты меня не выгоняют, когда хотят спать вместе – потому что неоткуда, я на кухне постоянно. Вначале-то иначе жили, ещё хуже, и в школу я другую ходила.
С дядей Вовой мама уже и тогда знакома была, но он вначале вроде как стеснялся, не приходил. А когда сюда въехали, ремонт сделали, беленькими бумажными обоями оклеили, тёмной краской для пола прошлись, проветрили сильный и въевшийся запах, от тёти Кати оставшийся, – пришёл.
Непьющий, работящий.
Это мама так сказала.
По мне – ещё та образина.
Даже если с алкашами в Вологде сравнивать – что с того, что не водку пьёт, а вино покупает, «Liebfraumilch» в голубой прозрачной бутылке, отчего содержимое тоже кажется голубым, несъедобным. И мне предлагал. Один раз зашла в комнату, а он там сидел, смотрел выключенный телевизор. Лен, сказал он, пошатнувшись, давай со мной. Кивнул на наполненный бокал. И не пьяный был почти, но отчего-то испугалась, покачала головой, быстро ушла на кухню. Он не настаивал, но просидела тихо, чтобы не привлекать внимания больше, не шевелилась почти.
Маме не рассказала. И потом многое ещё не рассказывала.
– Это святая вода, – говорит дядя Вова, плотнее закручивая пульверизатор, – налил мужик из ведра. Молодцом мужик.
– А ведро откуда?
– Из церкви. Откуда. Они там освящают и людям выносят.
– А. В вёдрах? Святую воду?
– А в чём тебе надо? Давай, выходи. А то и тебя полью.
– Куда мне выходить, в коридор? Я читала вообще-то.
На самом деле смотрела видосики в «YouTube», но всё равно. Там девчонка прикольный макияж делает, и фон красивый – диван с белым пледом, неоновая надпись. Хочется на неё смотреть, а не на это всё. Не на дядю Вову.
Хочу такой же диван, и плед, и дорогого бенгальского кота с розовым маленьким ошейником.
Дядя Вова вдруг откручивает пробку и сильно нажимает на бутылку – всё льётся на меня, на ноутбук.
– Вы совсем уже!.. – вскакиваю, смотрю. Вроде клавиатуре ничего – тороплюсь, хватаю полотенце, на котором ошмётки вчерашней каши застыли, вытираю, смахиваю капли. Нет, ничего, не успел.
– Я ж сказал – выйди вон. На тебя ещё святую воду переводить.
На мне белая домашняя футболка, лифчика нет. Вижу, как дядя Вова смотрит.