Выкорчеванная

Новик Наоми

Принц кивнул Яносу, подтверждая приказы:

— И проверь, чтобы все по возможности хоть немного отдохнули, — приказал он. — Как только мы здесь закончим, сразу отправимся в Чащу.

— И молитесь, чтобы Королева оказалась не слишком далеко, — спокойно добавил Дракон. Янос бросил на него короткий взгляд, потом обратно на принца, но Марек лишь шлепнул его коня по крупу и, заканчивая разговор, повернулся спиной. Янос отправился догонять ушедший по тропе отряд и скоро скрылся из виду.

Мы впятером остались одни у самого входа в амбар. Сквозь солнечные лучи была видна летевшая пыль, тепло пахло сеном, но с легким душком подгнивающей где-то листвы. Я заметила в стене дыру с торчащими щепками, где

в амбар проникли волки, покусавшие и осквернившие коров. Я обхватила себя руками. День начинал клониться к закату. Выехав до рассвета, мы пересекли всю долину прямо до Дверника, делая лишь вынужденные остановки, чтобы дать отдых лошадям. В двери подул ветер и по шее повеяло холодом. Солнце на лице Иржи приобрело оранжевый оттенок, освещая его невидящие каменные глаза. Я помнила холод и чувство покоя, когда сама была каменной. Интересно, видит ли Иржи своими неподвижными глазами, или Чаща держит его глубоко в дебрях.

Дракон повернулся к Соколу и сделал насмешливый широкий приглашающий взмах рукой в сторону Иржи.

— Может быть окажешь любезность и поможешь?

Сокол в ответ слегка поклонился с улыбкой, подошел к статуе и воздел руки вверх. С его языка очень велеречиво слетели слова заклинания снятия заклятия окаменения, и вслед за словами начали чуть подрагивать кончики пальцев Иржи, когда окаменение начало проходить. Его скрюченные руки до сих пор были растопырены в стороны, так что мы надели на них цепи, которые приколотили к амбарной стене. Оскверненный пошевелился и металлические звенья цепи заскрежетали. Сокол по-прежнему улыбаясь немного попятился. Окаменение постепенно отступало: ушло с темени Иржи, он начал вращать глазами и стрелять ими из стороны в сторону. Когда открылись губы из его рта сперва донесся тихий хриплый смешок, а когда от окаменения освободились легкие и смех достиг визгливой ноты, с лица Сокола полностью сошла улыбка.

Кася неловко пододвинулась ко мне, и я схватила ее за руку. Она стояла рядом, окостенев вспоминая, сама похожая на статую. Иржи завывал, хохотал, завывал — снова и снова, словно стараясь потратить все, накопившееся за это время в его груди вопли. Он выл, пока не иссяк воздух, а потом поднял лицо с зеленоватым оттенком кожи и улыбнулся нам почерневшими гнилыми зубами. Принц Марек молча смотрел, положив руку на меч, а Сокол занял место рядом с ним.

— Приветик тебе, принцушка, — хмыкнул Иржи, — соскучился по мамочке? Хочешь послушать ее вопли тоже? Марек! — внезапное отчаянно крикнул Иржи женским высоким голосом. — Спаси меня, Маречек!

Принц пошатнулся, словно что-то ударило его в живот, и успел на целую ладонь вытащить лезвие из ножен, прежде чем спохватился.

— Прекрати это! — рявкнул он. — Заставь эту тварь заткнуться.

Наблюдавший и по-прежнему выглядевший потрясенным Сокол поднял руку и произнес: «Elrekaduht!» Громогласные вопли Иржи стихли, словно доносясь из-за толстых стен, осталось доносившееся лишь еле слышно далекое: Маречек! Маречек!

Сокол повернулся к нам:

— Не может быть, чтобы вы решили будто в состоянии исцелить подобное…

— А! Что, теперь почувствовал брезгливость? — сухо и резко произнес Дракон.

— Посмотри на него! — ответил Сокол. Он повернулся к Иржи и произнес: «Lehleyast palezh!», и взмахнул рукой, словно протирал запотевшее стекло. Я отшатнулась. Кася до боли сжала мою руку, и мы в ужасе уставились на Иржи. Его кожа стала полупрозрачной тоненькой пленкой, похожей на луковую чешуйку, а под ней копошилась, бурлила, кишела сплошная черная масса скверны. Она была похожа на тени, что я видела у себя, только эти разрослись настолько, что заполнили внутри Иржи все, даже на лице. Его зловещие, покрытые желтыми пятнами глаза едва выглядывали из-под копошащихся облаков теней.

— И тем не менее,

вы готовы беззаботно лезть в Чащу, — ответил Дракон. Он повернулся. Принц Марек наблюдал за Иржи серый как зеркало. Его губы сжались в бесцветную тонкую линию. — Послушай меня. Вот это, — он указал на Иржи, — еще ничто. Эта скверна приобретена через третьи руки, и благодаря эликсиру окаменения лишь трехдневной давности. Если бы скверна была получена через четвертые руки, я бы сумел исцелить ее простым заклинанием очищения. Королева же пробыла внутри очагового дерева двадцать лет. Даже если мы сумеем ее найти, даже если сумеем привезти ее назад, и сумеем ее очистить от скверны — а каждое из этих «если» под большим вопросом, все равно — она двадцать лет прожила в худшем кошмаре, который могла устроить Чаща. Она не примет тебя. Она тебя даже не знает.

— Сейчас у нас есть прекрасный шанс нанести Чаще ущерб, — продолжил он. — Если мы преуспеем в очищении этого человека, если сумеем уничтожить еще одно очаговое дерево, нам не следует, рискуя всем, использовать предоставленную возможность ради глупого самоубийственного броска в самые дебри Чащи. Нам следует начать с границы и от рассвета до заката прорубить просеку вглубь Чащи насколько сумеем, а перед отходом зажечь эликсиром пекла лес. Тогда бы мы отвоевали у Чащи целых двадцать миль долины и ослабили ее на три поколения.

— И сожгли бы при этом мою мать? — спросил принц Марек, повернувшись к волшебнику.

Дракон кивнул на Иржи:

— Разве тебе понравилось бы жить таким?

— Уж лучше чем сгореть! — ответил Марек. — Нет. — Он тяжело вздохнул, словно его грудь сдавили железные обручи. — Нет.

Дракон заиграл желваками:

— Если бы нам удалось настолько ослабить Чащу, то наши шансы отыскать ее…

— Нет, — еще раз повторил Марек, рубанув рукой. — Мы вернем мою мать, и опустошим Чашу настолько, насколько сможем. А потом, Дракон, когда ты ее очистишь и сожжешь очаговое дерево, в котором ее держат, клянусь, ты получишь всех лесорубов, кого сможет тебе выделить мой отец, и мы не только выжжем Чащу на двадцать миль. Мы испепелим все, вплоть до Росии, и избавимся от нее навсегда.

Почувствовав уверенность, он выпрямился и расправил плечи. Я закусила губу. Я не верила принцу ни на грош, так как он думал только о себе, но не могла не признать, что кое в чем он прав. Если мы опустошим Чащу на двадцать миль, это будет огромное достижение, но временное. Мне хотелось сжечь ее дотла.

Конечно, я всегда ненавидела Чащу, но подспудно. Случались и град перед сбором урожая, и нашествия саранчи, просто Чаща была страшнее — вроде кошмара, только действовавшего по-своему. Сейчас же она превратилась в нечто иное: живое существо изо всех своих злобных сил пытающееся причинить вред мне, всем, кого я любила, угрожающая моей деревне, готовясь проглотить ее как Поросню. Я вовсе не воображала себя великой героиней, в чем обвинил меня Дракон, но я желала вторгнуться в Чащу с огнем и топором. Хотела вырвать королеву из ее хватки, созвать армии из обеих держав и уничтожить Чащу до конца.

Дракон молча покачал головой. Он перестал спорить. Вместо него подал голос Сокол. Волшебник не был уверен настолько, как принц. Его взгляд по-прежнему был прикован к Иржи, и одной рукой он прижимал к лицу полу своего плаща, словно ему было видно нечто, чего не видели мы, и он опасался вдыхать отравленный воздух.

— Надеюсь, вы простите мои сомнения. Возможно, я просто слишком неопытен в подобных вопросах, — произнес он саркастично, что было отчетливо слышно даже сквозь плащ: — но я бы назвал этот случай довольно ярким примером скверны. Его даже небезопасно обезглавливать перед сожжением. Может будет лучше сперва убедиться, что вы сумеете его исцелить, а уж потом строить грандиозные планы, которым не суждено сбыться.