Выкуп
Шрифт:
– И опять просчитались, – кивнул Кандауров. – Ваш отдел тогда, помнится, землю рыл в прямом смысле.
– Точно! И леса окрестные прочёсывали, и реки, и заброшенные колодцы по сёлам. Даже в частных домах некоторых членов групп подвалы обследовали. Нет, не нашли никакого тела!
– А теперь, как я понимаю, нашли?
– С дедуктивным методом у вас всё в порядке, – засмеялся Ляшенко. – Да, Викентий Владимирович, но как нашли? Вот это история!..
История и в самом деле оказалась необычной. Начиналась почти мистически. Больше года назад, как раз весной, умер полковник милиции в отставке, ветеран войны, заслуженный человек. Скончался в больнице от гипертонического криза, был похоронен с почестями. А несколько дней назад пришла в Управление его вдова – похудевшая, измученная, испуганная. Плачет и просит
– Ну как сюжетик? – спросил Антон, дойдя до этого места. – Впечатляет?
– Том Сойер и Гек Финн ночью на кладбище видят, как Индеец Джо добывает труп для доктора Робинсона… Но дай-ка я теперь сам догадаюсь… Впрочем, это не трудно, коль наш разговор начался с ненайденного тела. Значит, это фрагмент того трупа, который вы искали в окрестных лесах?
– Да, и мы уже установили наблюдение за группой из одного врача и двух санитаров-патологов из той больницы, где умер полковник. Наверняка они связаны с бандитской группой и в течение некоторого времени тайно зашивали в тела покойников, умерших в больнице, куски расчленённого тела… Но каков ветеран! Каков милицейский дух! Даже мёртвый помнит о долге и ловит преступников!
– «Есть многое на свете, друг Горацио, что недоступно нашим мудрецам», – серьёзно сказал Викентий. – Не смейся, Антон: долг – понятие, как раз, не материальное.
Глава 24
Несколько последних дней Константин жил с ощущением лихорадочной внутренней дрожи. Внешне это никак не проявлялось – у него не стучали зубы и не тряслись руки. Но мелкая непрерывная дрожь не отпускала его ни на мгновение, даже ночью он просыпался и чувствовал её, как холодный озноб. Это было состояние нервного ожидания, предчувствия и страха. Когда эта милицейская ищейка, которую нанял Вадим, – подполковник Кандауров, – улетел в Гонолулу, Костя, конечно, не обрадовался. Но тогда он ещё был спокоен, во всяком случае, старался держать себя в руках. Успокаивал: ничего мент там не найдёт, убедится, что это несчастный случай, и на том все успокоятся. Пусть прокатается на Гавайи – когда ему ещё такое обломится!
Но Кандауров вернулся. Поговорил с Вадимом, а тот, воодушевлённый, поделился с племянником: сыщик свои секреты не раскрывает, но считает, что есть смысл поиск продолжать! Костя не то, чтобы ждал такого поворота, но тайно боялся его. Изо всех сил он старался убедить себя в том, что совершенно невероятно связать его – в Берне, и Ингу – на Гавайях! Конечно же, он находится вне всяких подозрений, даже если Кандауров что-то и откопал. Но нет, даже этого Костя не хотел допускать. Со злым внутренним смехом он твердил себе, что обалдевший от такого везения мент просто старается вытянуть из Вадима как можно больше денег. Ну конечно же, дело именно в этом!
Кандауров несколько раз приходил в банк, разговаривал с сотрудниками, смотрел какие-то бумаги – разыгрывал из себя налогового инспектора. С Костей у него тоже была короткая странная беседа.
– Вы, молодой человек, в курсе проблем вашего дяди? – спросил его милиционер. – Как вы считаете, смерть Инги Игорьевны связана с шантажом?
Костя склонил задумчиво голову, немного помолчал.
– Вам дядя говорил, наверное: мы готовились к перечислению денег, а тут вдруг… Честно говоря, я не вижу связи. Я думаю,
– Господин Барков думает иначе.
– Да, я знаю! Он так расстроен, просто не в себе! А полиция там, в Гонолулу – я слышал, она тоже считает смерть тёти несчастным случаем? Полиция Соединённых Штатов очень квалифицированная, не так ли?
Он простодушно улыбнулся собеседнику. Тот на вопрос не ответил, а почему-то спросил:
– Вы жену Вадима Сергеевича как называли? Тётей?
– Нет, – Костя печально покачал головой. – Я называл её по имени, Ингой. Она ведь была только на три года старше меня. Мы были по-дружески, на «ты». А сейчас… Знаете, когда человека нет в живых, его начинаешь воспринимать как-то по-другому. Вот я и сказал «тётя», словно побоялся обидеть её, мёртвую, фамильярностью…
Впрочем, этому доморощенному сыщику философские тонкости скорее всего недоступны. Он, конечно, не глуп, это видно даже по внешности: высокий, спортивный, тёмные волосы и заметная седина на висках, взгляд спокойный и очень пристальный. Но какой-то непробиваемый этот Кандауров! Костя изо всех сил пытался очаровать его, но тот даже не улыбнулся. Твёрдые губы, чуть скрытые усами, ни разу не дрогнули. И у Кости остался после разговора странный осадок. Ничего ведь особенного сыщик его не спрашивал, ничего существенного сказано не было, но именно тогда Костя ощутил первые приступы внутренней дрожи. А через день Вадим сказал ему:
– Я не знаю, какие у подполковника методы поиска, но я доверяю ему.
Костя сам навёл дядю на этот разговор: знал, что тот сегодня встречался и разговаривал с Кандауровым.
– Но что-то он тебе всё-таки рассказывает? Отчитывается перед заказчиком?
– Нет, он просто спрашивает о том, что считает нужным. О некоторых моих друзьях и коллегах.
– Он что же, кого-то из нас в чём-то подозревает?
– Скорее всего нет, объяснил, что должен знать как можно больше о моём окружении, что любая мелочь может оказаться нужной подсказкой… О тебе, кстати, тоже спрашивал. О том, как часто ты ездил в зарубежные командировки, в частности в Берн.
Костя просто физически ощутил, как бледнеет, потому быстро спросил:
– Ты что же, сказал ему для чего я ездил к Штрасселю?
– Сказал, но не вдаваясь в подробности.
– Но разве можно!
– Если понадобится, Костик, я обо всём расскажу! Мне ничего не жаль, и за себя я не боюсь! Лишь бы этих мерзавцев найти!
Именно после этого разговора и вселилась в Костю лихорадка страха, не отпускающая, не дающая расслабиться. Не помогали даже загулы в казино и ночных клубах.
Барков так же, как и сыну Олегу, вручил Косте пистолет с документами, оформленными на него. Костя взял и постоянно стал носить с собой. Ему не было смешно: мол, сам от себя отстреливаться! Ощущение оружия не возвратило ему уверенности, но прибавило злости и агрессивности. И эти два чувства прикрыли его, словно бронежилетом: саму опасность не ликвидирует, но позволит выжить…
В последние дни особенно сильно стал раздражать Костю Олег. Кузена он никогда не любил. Когда Олег ещё постоянно жил рядом, считал его папенькиным сынком и мямлей с кучей комплексов. И хотя мальчишка занимался восточными единоборствами, стрельбой, фехтованием, гонял, как бешенный, на своём мотоцикле, Костя прекрасно видел, как за всем этим внешним совершенством прячется неуверенность, незащищённость, дурацкая доверчивость и вера в идеальную дружбу. Костя был циничен, гордился этим, а брата презирал. Теперь, когда Олег пожил два года самостоятельно за границей, Костя конечно же сразу понял, что мальчишка сильно изменился. Особенно злило его, что Барков-младший остался таким же открытым, доброжелательным и склонным верить людям. Но при этом в нём чувствовалась сжатая, как пружина, сила: как будто он верил, что можно прожить вот так – спокойно, прямолинейно, делая своё дело и ничего не боясь! Сам Костя был убеждён в другом: если не ловчить, не интриговать, не быть умелым притворщиком, – тебя съедят другие, более ловкие хищники. Жизненная хватка – вот главное! Олежке можно быть спокойным – он ведь наследник! Костя же втайне – не от себя, конечно, а от других! – всегда надеялся, что он со временем сумеет перехватить всё барковское дело, легко отодвинув недотёпу Олега. Теперь он чувствовал угрозу и с этой стороны: когда ловил взгляды Олега, казалось, – тот видит его насквозь…