Выкуп
Шрифт:
А через день прислала сообщение.
Саня дал мне прочесть.
«Саша, – написала его кареглазая любовь, – у нас ничего не получится. Я пыталась увлечься тобой, мне показалось что-то такое. Не выходит. Прости меня».
– Митька, – тихо говорит Саня. – Я люблю её. Она, она…
Он открывает рот и не может сказать ни слова. И я с ужасом вижу, как из глаз его текут слёзы.
Я встаю, отхожу к окну. Саня отворачивается, утирает лицо ладонью.
– Ты можешь смеяться надо мной, – говорит он глухо, – но я был счастлив. Пусть у меня теперь горе, зато у меня было семь счастливых дней, впервые за десять лет.
Я подхожу к нему сзади, кладу руки на плечи. Я буду последним, кто станет смеяться над Саней. Он всегда плачет, когда по-настоящему влюбляется. У него любовь – всегда трагедия. Почему – бог весть. У него было три настоящих любви. Первая – в школе, вторая в универе, третья – жена. И вот теперь – четвёртая.
– Написал? – спрашиваю я.
Саня всегда пишет стихи, когда влюбляется по уши. Так что сейчас проверим.
Он шмыгает носом, вздыхает и говорит сильным голосом:
Ещё вчера – тебя не было.
А сегодня – ты уже есть.
Я закрываю глаза и вижу
Ямочки на твоих щеках.
Вот так, в японском стиле. Значит, по-настоящему. Четыре любви за тридцать пять лет. Много это или мало?
– Саня, – говорю я, – ты должен понимать, кто она такая. Топ-менеджер банка, у них свой круг, свои удовольствия, свои любови.
– Я понимаю, – отвечает Саня, – мы из разных миров. Но она умная, она тонкая. Она понимает искусство, литературу.
Конечно, она умная. Иначе бы она не занимала такую должность. Карие глаза, прекрасные манеры, ангельский голос. Способная девушка.
– Знаешь, – говорит Саня, – странная штука жизнь. Живёшь годами без любви, без понимания. И ничего, как-то справляешься. И вдруг что-то забрезжит… И ты как мотылёк на огонь.
Он весь напрягается и зажмуривает глаза. Я сжимаю ему плечи. Мы молчим. Нам не нужно слов. Теперь остаётся – всё это пережить.
– Плохо, что у меня эта юбилейная дрянь не идёт, – с трудом говорит Саня. – Сажусь, а она у меня перед глазами.
Я представляю, как он тут, один, пялится в стену, а там всё одно и то же: кареглазый ангел. Вот ведь как: сегодня познакомились, завтра трахнулись… почти что… а в заключение – отставка по телефону. То есть, даже не по телефону, а посредством эсмеэски. Такая нынче любовь.
– Нет уж, братуха, – решительно заявляю я, – давай-ка отделим чувства от бизнеса. Любовь приходит и уходит, а кушать… Как там дальше? Я могу быть спокоен?
Саня вздрагивает от слова «уходит», но – кивает: можешь быть спокоен.
Тут жужжит мой мобильник. На экране – рыжая женщина, она улыбается загадочной улыбкой. Это уже – моя любовь. В прямом и переносном смысле.
– Я уже еду, – говорит Люба.
– Куда? – спрашиваю я.
– Что значит, куда? – в голосе рыжей женщины – металл и возмущение. – Ты что, забыл?
Так. Что я должен помнить? Сегодня же понедельник, а мы встречаемся с Любой по вторникам и пятницам.
– Мы же договорились перенести на понедельник! – Люба словно читает мои мысли. – Ты забыл, негодяй! Я же тебе писала… У меня же завтра месячные!
Оп-па! Я и в самом деле позабыл, занятый своими шкурными проблемами. А если Люба настроилась на постель – свернуть её невозможно, так что надо поспешать.
– Саня, – говорю я строго, – работа и только работа! На днях заеду, вызову тёлок, и ты утопишь горе в вине и распутстве!
– Иди, – машет он рукой, – а то твоя рыжая тебе все яйца оторвёт.
Он пытается шутить – значит, жить будет. Я выбегаю во двор, сажусь в «Тойоту», выруливаю на бульвар. Теперь уж как повезёт: на Таганку, где находится наше гнёздышко, можно доехать и за двадцать минут, и за час двадцать. Во втором случае, тут Саня прав, моим половым органам несдобровать. Впрочем, им придётся туго в любом случае, потому что моя любовь – в прямом и переносном смысле – женщина темпераментная, с ней не соскучишься – во всех смыслах.
Мне удаётся добраться до гнёздышка за сорок минут.
Только поднимаю руку, чтобы сунуть ключ в замок, как дверь распахивается, и за порогом – статная зеленоглазая женщина с копной рыжих волос и – в чёрном пеньюаре.
Она стоит, подбоченясь, постукивает голой ножкой по кафелю и, едва я ступаю в прихожую, принимается колотить меня. Причём, ну точно по санькиному предсказанью, – метит прямо в причинное место.
– Любка, – уворачиваюсь я, – сама же будешь жалеть…
– Негодяй, мерзавец, – шипит она, толкая меня в спальню.
– Я есть хочу, – пытаюсь я сопротивляться.
На что следует ответ: на обед я ещё не заработал.
Меня опрокидывают на кровать и в мгновение ока сдирают с меня одежду. То, что я оказываюсь в полной боевой готовности, немного смягчает мою мучительницу, она ластится ко мне, обцеловывая меня с ног до головы. Так начинаются наши свидания вот уже целый год. Вот уже год я не смотрю на других женщин, потому что моя любовь – во всех смыслах – не даёт мне для этого никакой возможности.
Сбив охотку, Люба позволяет мне перекусить. Мы сидим на кухне, она смотрит, как я поглощаю привезённую ею провизию. Как всякая настоящая женщина, Люба внимательна к мелочам. Её мужчина обязан хорошо выглядеть, он должен хорошо питаться. Всё это для того, чтобы он был способен любить её – во всех смыслах – и чтобы она получала от этой любви глубочайшее удовлетворение. Тоже – во всех смыслах.
После обеда мы опять идём в постель. Если первый любовный акт прошёл у нас быстро и бурно, то на этот раз разыгрывается совсем другая сцена.
На этот раз девушка стыдлива и сдержана. Коварный соблазнитель должен склонить её ко греху. Она пытается ничего ему не позволить. Она отворачивается, она зажимается, она переворачивается на живот. Нужно ласкою растопить её боязнь, необходимо нежностию принудить её раскрыться, словно бутон, навстречу любви… Но и потом, когда девушка позволила чужой мужской силе проникнуть в себя, она не сразу откликается на ритм и зов страсти, ещё много усилий приходится приложить, чтобы она застонала, закричала, а потом и забилась в судорогах оргазма!