Вынос дела

Донцова Дарья

– Где же твои дети?

– Пока в гостинице, – продолжала я путаться во вранье, – а потом в Париж поедут.

– Слушай, – заявила Таня, – завтра же перебирайтесь к нам. Открою третий этаж, и живите, сколько хотите. Нет, какая катастрофа! Нигде теперь нет покоя. Каждый день жду, что на Олега нападут!

И она стала нервно заламывать пальцы.

– Спасибо, – забубнила я, – но…

– Никаких «но», – отрезала Таня, – ладно, завтра договорим.

ГЛАВА 4

Утром меня разбудили шум работающего мотора, звук шагов и какие-то

громкие голоса. Плохо понимая, что происходит, накинула выданный гостеприимной хозяйкой халат и выглянула во двор. Сердце тревожно сжалось. В одном ряду застыли две милицейские машины с синими мигалками, «Скорая помощь» и белый фургончик с красным крестом на глухих дверцах. Такие машины в народе зовут «труповозками».

– Только не пугайся, – сказала, входя в спальню, Таня, – тут беда приключилась.

– Какая? – шепотом спросила я.

– Только не пугайся, – вновь произнесла хозяйка и добавила: – Ваня заболел.

Но я услышала, как лязгнули носилки, вынимаемые из труповозки, и сразу все поняла:

– Умер?!

Танечка кивнула головой. Несмотря на то что спать мы отправились с рассветом, а встали, не отдохнув и трех часов, хозяйка выглядела безукоризненно.

Она мало изменилась за годы, прошедшие после выпускного вечера. Очевидно, не прибавила ни одного килограмма в весе. Сохранила тонкую талию, стройные бедра и прямую спину. Остался прежним и восхитительный фарфорово-прозрачный цвет лица. Небольшие голубые глаза умело подкрашены, тонкие губы тронуты светло-коричневой помадой, волосы аккуратно уложены. Только цвет их изменился – из каштановых превратился в светло-русый, но прическа осталась прежней – классическое каре, прикрывающее уши.

Интересно, она всегда так по утрам выглядит? Я до полудня похожа на бабу-ягу.

– Скорей всего, сердечный приступ приключился, – пояснила Таня, – его Тоша нашла.

– Кто? – не поняла я, ошарашенная страшной информацией.

– Антонина, горничная, – пояснила Танюша. – Лакей вчера Ваньку в зеленую спальню отвел, а Тоша думала, что там пусто, ну и решила убраться… Крику было, неужели не слышала?

Я покачала головой.

– Жуть, – бормотала Таня, глядя, как я спешно натягиваю джинсы и футболку, – просто катастрофа. Ты хоть знаешь, у него есть кто из родственников?

– Понятия не имею, ни разу после окончания не встречались.

– Они мне позвонили примерно за неделю до карнавала, – объясняла Таня, выходя в коридор, – Зойка всех собирала, разыскивала, небось она в курсе…

Очевидно, прислуга убиралась всю ночь, потому что ни в холле, ни в столовой не оказалось никаких следов праздника. Бумажные гирлянды, китайские фонарики и горы мусора исчезли без следа. Полы были застланы светлыми, безукоризненно чистыми коврами, мебель тщательно натерта, в воздухе витал едва уловимый запах полироли.

– В себя прийти не могу, – бормотала Таня, наливая мне кофе, – ну теперь нам мало не покажется!

– Почему?

Хозяйка всплеснула красивыми руками:

– Ты прикинь, как газеты обрадуются! Олег весь на виду, имя незапятнанное. Благосостояние нажил еще до депутатства. Он ведь адвокат, причем известный и дорогой. А тут такой лакомый кусок – в доме Харитонова внезапно скончался человек. Как с цепи сорвутся,

дряни всякой навыдумывают. Думаешь, один Никита со своей «Желтухой» такой? Помнишь, что он вчера про фото рассказывал? Кстати, уж не стала вчера ничего говорить, чтобы праздник не портить, но именно его издание накинулось на Олега, когда Валя скончалась. Давай грязным бельем трясти, меня раздевать. Только заткнуться пришлось, потому что мы сразу признали – все правда. И любовницей была, и ребенка родила. А что Олегу было делать? Тина после восьми операций уже не женщина – уколы, клизмы, капельницы, химия… ну как с такой в кровать ложиться? К тому же он всю жизнь мечтал о ребенке, а Валя родить не могла…

Таня замолчала, поднеся к губам дорогую чашку из прозрачного китайского фарфора.

Дверь в столовую приоткрылась, и на пороге возникла молоденькая девушка. Судя по ее опухшим глазам и красному носу, горничная недавно горько рыдала.

– Татьяна Михайловна, – шмурыгнула она носом, – вас эти спрашивают, из милиции, и еще просят гостью к ним выйти.

– Хорошо, Тоня, – ответила Таня и строго велела: – Подите умойтесь, приведите себя в порядок, ваш внешний вид омерзителен.

Антонина испарилась. Мы переместились в гостиную. Высокий черноволосый парень, в хорошем костюме, при галстуке, был предельно вежлив и корректен. Записав мои паспортные данные, он пообещал Тане, что сделает все возможное, чтобы сведения о случившемся не попали в средства массовой информации. Затем откланялся и ушел.

– Поезжай домой, – велела Иванова, – собери детей, вещи и дуйте к нам.

– Ладно, – протянула я, – только у нас пять собак, две кошки, попугай Коко, крыса Фима и жаба Эльвира.

– Подумаешь, – хмыкнула Таня, – здесь живут Муля, Соня и Топа.

– Кто это?

– Мопс, удав и варан, – пояснила хозяйка, – мы с Олегом обожаем животных, вези всех, только рады будем.

С тяжелым сердцем я уселась за руль и покатила в Ложкино. Пока что все складывалось отвратительно. Ну зачем соврала про взрыв? Придется, вернувшись назад, лгать дальше. Скажу, что дети уже улетели в Париж.

Потом мысли переключились на другую волну, и я невольно вздрогнула. Господи, до чего тонка нить, на которой держится наша жизнь. Еще вчера вечером Ваня пил, гулял и веселился, а сегодня лежит в черном пластиковом мешке.

Уже при въезде в Ложкино поняла, что дома произошло что-то экстраординарное. Всегда плотно запертые ворота стоят нараспашку, и охранников нет в будке. Чувствуя, как внизу живота мелко-мелко задергались мышцы, я завернула по аллее к дому и потеряла способность двигать ногами.

Уютный дом глядел на мир выбитыми стеклами. Крыша почти полностью слетела, дверь выбита, и кое-где осыпался облицовочный кирпич.

– Муся, – заорала Маня, кидаясь ко мне со всех ног, – ну и жуть приключилась!

– Сыромятниковых подорвали? – с дрожью в голосе спросила я.

– Ты знаешь? – удивился Кеша, возникший между милицейской машиной и красным грузовиком пожарных.

Не в силах ответить, я приоткрыла рот.

– Какая-то сволочь, – захлебывалась Маня, – решила убить Николая Федоровича. Только, к счастью, ничего не вышло. И он, и Ира, и Кирюшка выскочили, даже не оцарапались.