Выпавшие из времени
Шрифт:
Больше всех о Мангусте знал его заместитель Игнат Корнеевич Архангельский, единственный, с кем он мог разговаривать без обиняков, не боясь, что его не поймут, и будут крутить пальцем у виска. Именно они вдвоем, встретившись в далеком тысяча девятьсот сорок восьмом году, положили начало тому, что спустя много лет превратилось в подразделение "М". Правда, тогда они еще не знали слова "мутант", главной своей задачей считали борьбу с колдунами, и буква "М" для названия была придумана совсем недавно.
Ни одного, ни второго не смущало, что они сами относятся к той же редкой разновидности человеческого рода. Давным-давно Мангуст разработал классификацию, делящую эту разновидность на две
Ненависть к черным магам возникла у Мангуста, тогда просто парубка Грицко из небольшого полтавского села, еще при правлении незабвенной памяти государя императора Александра III. Исполнилось ему в ту пору семнадцать лет, и необычные силы только начали шевелиться в нем. Но он уже стал сознавать свою исключительность, как и то, что в селе его дарованиям будет тесно. Внутренний голос подсказывал ему - не спеши, поживи дома еще годик!
– но очень уж был он нетерпелив тогда, и после пасхи ушел в Киев, не получив на то отцовского благословения.
При помощи своих незаурядных способностей, обычных и необычных, Грицко сумел неплохо устроиться в большом городе. Днем он работал в мебельной мастерской, освоив профессию краснодеревщика, а после работы отправлялся в вечернюю школу, открытую для молодых рабочих губернским благотворительным обществом. Там он был первым учеником, и учителя вполне серьезно советовали ему после окончания школы поступать в университет.
Будучи парнем богобоязненным и воспитанным родителями в духе уважения законов и преданности государю, Грицко ни разу не помышлял о неправедном применении своих тайных сил в целях обогащения, и потому жил скромно. В первом же письме, полученном из дома, отец написал, что простил его, дал свое благословение на городскую жизнь и, мало того, даже прислал тридцать рублей.
А перед рождеством случилось то, из-за чего потом Григорий тысячу раз пожалел, что не подчинился в свое время внутреннему голосу и ослушался отца. Конверт с запечатанным в нем страшным известием только начал свое путешествие из Полтавы в Киев, а он уже мчался в родное село, почувствовав, что произошло непоправимое.
На похороны он не успел. Отец сгорел за два дня от непонятной болезни, которую так и не смог определить земский врач. Зато определил Григорий. Простояв три часа на могиле, не замечая ни студеного ветра, ни секущего лицо колючего снега, он ясно увидел всю картину случившегося. Отец умер в результате порчи, наведенной заезжим из Львова колдуном. А заказал порчу сосед, у которого были виды на принадлежащий отцу земельный клин.
Наверное, именно тогда и превратился Грицко в Мангуста, хотя прозвали его так больше, чем столетие спустя. Соседа он трогать не стал, рассудив, что если уничтожит его, то сам превратится в черного колдуна, и вручил его судьбу в руки Господа, не забыв, правда, устроить так чтобы он и думать забыл об отцовской земле. Зато разыскал львовского чародея и в результате скоротечной, но яростной невидимой схватки у того перестало биться сердце.
Григорий вместе с заботами о немалом хозяйстве отказался от своей доли наследства в пользу старших братьев, и снова уехал в Киев. Случившаяся трагедия полностью раскрыла и даже обострила его способности. Осознав это, он ушел из школы и занялся самообразованием. Теперь он проводил все свободное время в библиотеке, проглатывая по книге за вечер, а в выходные и по две. Упор он делал на юриспруденцию, и все прочитанное без особых усилий откладывалось в его бездонной памяти.
В тот же год он сдал экстерном выпускные экзамены в Киевском университете и самым молодым из соискателей получил диплом юриста. С этим дипломом Григорий отправился в губернское полицейское управление, где написал прошение о приеме на службу, но из-за молодости получил от ворот поворот. Обидевшись на киевских чиновников, он уехал в Екатеринодар и три года служил там помощником нотариуса. А когда Григорию исполнился двадцать один год, он был, наконец, принят на полицейскую службу и направлен бороться с преступностью в печально известный своими жиганами город Ростов-на-Дону.
Этим и занимался он по мере своих сил до самой революции, став участковым приставом и штабс-капитаном полиции. Особое внимание он уделял преступникам со способностями. Благодаря его деятельности, в городе стало неуютно всякой нечисти, а самым зловредным, кого он уличил в особо страшных и богомерзких делах, пришлось уйти туда, откуда не возвращаются.
Со временем ему, по годам давно уже зрелому мужчине, пришлось прибегать к маскировке, чтобы не смущать умы своим до неприличия молодым видом. Он отпустил закрывающие половину лица старомодные бакенбарды и огромные пышные усы, по которым его безошибочно узнавал весь город.
Все это время Григорий без устали подыскивал единомышленника среди колдунов, не запятнавших себя связями с врагом рода человеческого, понимая, что в одиночку ему не справиться. Однако ни в ком из них он не увидел того огня ненависти, что горел у него в груди, и без которого не могло идти и речи ни о какой борьбе. Так он сражался в одиночку до самого семнадцатого года, пока кровавые события не показали, что он не рассмотрел, упустил главного врага, исподволь захватившего власть в стране.
Но Григорий не уехал из России, хоть жить в ней стало опасно. Он менял города, фамилии, внешность, и ни на минуту не прекращал своей борьбы. За ним по стране шел невидимый мор черных колдунов, почти поголовно полезших в комиссары и чекисты, но в одиночку Григорий не мог поспеть везде. А потом, в начале тридцатых годов, он почувствовал какой-то глубинный сдвиг и понял, что времена меняются. Возрождающаяся в новых, уродливых формах Российская империя с кровью, мясом и стонами выдирала из своего многострадального тела смертельные опухоли. Один за другим, без всякой помощи со стороны Григория, исчезали оседлавшие хребет страны черные маги. Но уходили они не просто так, а утаскивали вслед за собой тысячи и тысячи не только обманутых ими помощников, но и совсем уж ни в чем не повинных людей. Григорий сам чудом выскочил из этих чудовищных и безжалостных жерновов.
Эта кровавая мясорубка крутилась долго, то уменьшая обороты, то снова наращивая. Потом были четыре года войны, которые Григорий провел под чужим именем в армейской разведке, ходил старшим группы за линию фронта. К маю сорок пятого боевые ордена не умещались у него на груди, но одновременно Григорий почувствовал повышенное внимание к себе одного неприятного типа из контрразведки, что-то заподозрившего в чрезмерной удачливости лихого разведчика. Попытка воздействовать на него не увенчалась успехом, этот майор никак не хотел подчиняться его воле. И Григорию пришлось в очередной раз исчезнуть, растворившись в переполненном войсками Берлине.