Выпить и умереть
Шрифт:
— А что случается при отравлении синильной кислотой? — спросил Периш.
— Конвульсии, расслабление кишечника, обильный пот и смерть от удушья.
— Да заткнитесь вы наконец! — взмолился Кьюбитт. — Экую вы мерзкую тему избрали для разговора! Давно не виделись, так неужели нельзя поговорить о чем-нибудь более жизнерадостном, чем конвульсии кишечника?
— Ну конечно, конечно… — Периш поднял свою кружку. — Ваше здоровье, друзья! А кстати, как она выглядит, эта самая синильная кислота?
— Ты же ее сам покупал! — брови Люка удивленно поползли на лоб.
— Верно, но я ее особенно не разглядывал. Синяя бутылочка с жидкостью, напоминающей обычную воду.
— Вот-вот! — назидательно поднял палец Люк, уже вполне входя в привычную роль адвоката по уголовным делам. — Синильная кислота, смешанная в той или иной пропорции с водой, как раз представляет собой бесцветную жидкость…
— Припоминаю, — сказал Периш, — что как-то раз я по роли умирал на сцене от отравления цианидом. Пьеса называлась «Глупая смерть», довольно старая пьеска. Пошлое название, верно, но сама пьеса была ничего. Я по мизансцене отбрасывал сандалии всего за пару секунд.
— В этом случае ваш режиссер оказался прав, — буркнул Люк. — Это ужасная отрава. Помню, я как-то занимался одним делом, где некая женщина случайно выпила немного…
— Ради Господа Всеблагого! — взвыл Норман Кьюбитт. — Заткнетесь вы оба? У меня ядобоязнь!
— Неужели? — удивился Периш. — И откуда у тебя, милый, такая модная болезнь? Как тебе удалось ее подцепить? Можешь проследить ее развитие?
— Наверное, — уныло кивнул Кьюбитт, взъерошив волосы. — По существу, мой милый Себ, ты затронул самый корень вопроса, я бы так сказал. Когда ты вспомнил о пьесе, я сразу же забился от фрейдистских страхов, честное слово. Особенно из-за названия пьесы. «Глупая смерть». Именно с этой пьесой у меня связано так много неприятных воспоминаний… Во всяком случае, с семилетнего возраста. Тогда я попросту слышать не мог это словосочетание…
— В семилетнем возрасте? Что ты несешь?
— Ну да. Мой старший брат участвовал в любительском спектакле. Ставили именно эту пьесу. Но он играл главную роль, а меня взял на роль своего сына, и у меня было всего две реплики — «Папа, папа, почему мама так бледна?» и «Папа, папа, почему моя мама так молчалива? О чем она задумалась, папа?»
— Когда мы ставили эту пьесу, то просто убрали эти идиотские реплики заодно с малолетним отпрыском, — заметил Себастьян.
— Согласен, роль была дурацкая. Ты помнишь, отец по пьесе отравляет мать? И долгие годы потом я ужасно боялся всяких ядов. Я даже тайком перемывал все чашки, боясь, что моя гувернантка мисс Тобин может оказаться отравительницей наподобие Борджиа. Я даже изобретал всякие штучки, только чтобы она выпила какао из моей чашки, а мне чтобы досталась ее. Смешно, скажете вы. Ну конечно, сейчас я уже перерос все эти страхи, но что-то на донышке души всегда скребет, когда говорят о ядах… Я даже лекарства стараюсь не принимать.
— Чепуха, — заявил Уочмен. — Мне всегда подобные страхи казались полной ерундой.
— Ты не совсем прав, — заметил в ответ Периш. — Тебя самого трясет, стоит тебе уколоть палец. Помню, как ты однажды свалился в обморок, когда у тебя брали из пальца кровь на анализ! Что ж ты удивляешься, что у нашего Нормана ядобоязнь?
— Ну, это разные вещи, — не сдавался Уочмен. — От вида собственной крови многие люди чувствуют дурноту. А вот ядобоязнь мне еще не встречалась. Но как бы то ни было, я надеюсь, что если я все-таки закончу историю, которую начал рассказывать, то ты, Норман, не станешь падать без чувств, тем более что ковров тут на полу нет…
Норман осушил свою кружку и со стуком опустил на стол.
— Ну, если уж эта чертова история так тебе сдалась… — глухо проворчал он.
— Просто я хотел вспомнить, как один раз присутствовал при вскрытии тела женщины, умершей от отравления. Когда тело вскрыли, я чуть не лишился сознания, право слово. Но не от эмоций, так сказать, а просто от запаха! Вот уж душок был, доложу я вам! Патоанатом потом сказал, что у меня, очевидно, сильная аллергия даже к малым количествам цианида. Я потом болел с неделю. Еще слава богу, санитары меня сразу вынесли из морга на свежий воздух…
Кьюбитт встал и пошел к двери.
— Знаете что, мне надоело. Я иду к мишени, — бросил он через плечо.
— Лады, старик, — засмеялся Периш. — Уж в дартс, я надеюсь, ты побьешь местную публику!
— Из кожи буду лезть, — мрачно ответствовал Норман. В дверях он обернулся. — Да, она спрашивала насчет перспектив. Так как же?
— Дай ей немного крысиного яда! — хохотнул Периш.
— Заткнулся бы ты, — сказал Кьюбитт и вышел вон.
— О чем это он? — полюбопытствовал Уочмен.
Периш улыбнулся:
— У него появилась подружка. Погоди, ты ее еще увидишь… А как позеленел старина Норман от нашего трепа, а? Смех да и только!
— Смех смехом, — заметил Люк, — да только на меня этот самый цианид тоже действует совершенно отвратительно. Правда, только при попадании паров в нос…
— Неужели? Как ты говоришь, назвал эту болезнь твой доктор, специалист по мертвякам?
— Аллергия.
— И что же, ты накроешься от самой малой дозы?
— Наверное… — Уочмен зевнул и поудобнее развалился в кресле. — Знаешь, меня от морского воздуха всегда клонит в сон. А может, я просто утомился, все-таки путь сюда неблизкий… Все время склоны да гребни, кусты еще чертовы повсюду у дороги…
Он прикрыл глаза и, казалось, задремал, но потом поднял голову и спросил у кузена:
— Значит, Дессима Мур все еще здесь?
Периш оскалился:
— Ага, здесь! Только тебе, приятель, придется на сей раз быть поаккуратнее!
— Ты о чем?
— Да о том самом! Она, кажется, надумала выйти замуж!
— Хо! За кого же это?
— Да за Билла Помроя.
Уочмен сел прямо.
— Вот уж не верю! — воскликнул он.
— Почему бы и нет? Девка в самом соку…
— Да я не о ней! Этот слизняк, набитый всякой политической трухой…
— Но, во всяком случае, они классово близки, — усмехнулся Периш. — А также идейно.
Уочмен скривился.
— Что ж, может быть, ты и прав… Она, конечно, глупышка… Ну ладно.
Они помолчали.
— Но тут есть еще и другая девушка, — сказал Периш.
— Другая? О ком это ты?
— Естественно, о подруге Нормана!
— Ну и? Как она из себя? Почему это ты расплываешься в ухмылке, как Чеширский кот, только заговоришь о ней?
— Птенчик мой, — ласково отвечал Периш, — если бы я мог уговорить эту девушку хотя бы просто прогуляться со мной, то я бы бросил свое гнилое актерство, пошел бы в менеджеры, заработал кучу денег и стал президентом компании.