Выпитое солнце
Шрифт:
Немного она переписывалась и с Борей. Нечасто – болтать с человеком, который являлся ровесником Галине Георгиевне так, словно ему двадцать три, все еще непривычно. Но поговорить у них все-таки получалось. Боря спрашивал что-то, обычно не имевшее никакого объяснения. Например, в каком магазине скидка на макароны или нет ли объявлений о фестивалях в городе. Интернет у него был, мог бы посмотреть и сам, но отчего-то постоянно писал ей. Октябрина же спрашивала в основном, девяноста процентах, про Арсения. Прошлым вечером у них состоялся разговор, начавшийся с обсуждения фильма.
– А сколько лет Арсению? – спросила между прочим Октябрина. – А то я как-то спросила, а он не ответил.
Рассказывал о себе Арсений действительно неохотно. После прогулки до кафе они долго у него сидели, Октябрина пыталась разговорить Арсения, но он партизански молчал. Одно она поняла – он старше, но считать его старше в голове почему-то не получалось. Арсений словно был с ней на одной волне, той волне, которая может подхватить только тех, кто вырос в одних условиях. Но их детство разное. У них все – разное.
– Да я не знаю, – ответил Боря. Октябрина даже замерла перед ноутбуком. Такое разве бывает у друзей?
– А ты спрашивал?
– Ну, года два назад, может, спрашивал.
– И сколько ему тогда было?
– Сколько? Да я разве ж помню? Ну, тридцать, кажется. Сколько-то так.
«Тридцать. Значит, сейчас уже года тридцать два», – подумала Октябрина и прислонилась лбом к холодному столу. Почти десять лет, а ощущение – будто десять минут разницы.
Зато Октябрина нашла фотографии Бори в сообществе на полторы тысячи человек. Там он делился историями из своих путешествий, которых немало. Он объехал автостопом почти всю Россию, выезжал так и в Европу, даже в Южной Америке, судя по фотографиям, был. Рядом с ним всегда другие люди: пожилые и совсем юные, один-два или большая компания. Фотографии Боря дополнял длинными записями с рассказами о том, какие приключения их встретили в пути.
Полчаса Октябрина читала истории Бори. Казалось, для него нет ничего невозможного – он пересекал границы стран пешком, спал в палатках у водопадов, фотографировался с верблюдами в пустыне и карабкался на горы. Неизвестные лица людей мелькали перед глазами Октябрины. Мужчины и женщины, взрослые и даже подростки в компании Бори выглядели так, словно их запомнили навсегда – их приключения увековечили этих людей хотя бы для полутора тысяч человек. Лица смешивались в кучу, Октябрина почувствовала, как ее начало подташнивать. Но тут она увидела Арсения. Листать дальше она не могла.
Арсений с Борей был на двух фотографиях. На первом фото они стояли на фоне скалы, раскинув руки. Боря – с рюкзаком у ног, а Арсений, кажется, вовсе налегке. Его волосы отросли, почти касались плеч, он был бос и в сером. На каждой фотографии Арсений улыбался. Арсений с Борей были на острове Огой и стояли так, чтобы спрятавшуюся за их спинами буддистскую Ступу было видно. Так гласила подпись.
Под этой же фотографией в комментариях значилась приписка Бори. «А вы знали, что «ступа» означает на санскрите «вершина»? Так вот, тут мы даже на двух вершинах!» Лайки поставили не только Боря с Арсением, но и еще двенадцать человек. Октябрина закусила губу. Она в жизни не читала комментарии к фото, а в окружении Бори и Арсения были те, кто действительно следили за каждым их шагом.
Полная подпись к записи звучала так: «Сегодня исполнилась не моя, а наша мечта. Побывали на Байкале! Я тут был давно, когда мне еще тридцати не было. Работал тогда на железной дороге и мечтал, что когда-то поеду в дальнее путешествие! Мечтал и понимал, что мечтать можно вечно. Надо действовать. Так и поехал. С тех пор вот уже много лет хожу по миру, последние десять лет. А вот для моего хорошего друга и компаньона это путешествие первое. Пробыли на Байкале неделю и обошли все, что только позволило время и силы. Арсений это путешествие тоже на всю жизнь запомнит. Он сам так сказал. Почти все для него в пути было впервые: хорошее и плохое. А потом поехали на фестиваль. Каждый год он проходит и каждый год бываю, а Арсений будет впервые. Кто желает присоединиться, отписывайтесь в комментариях, поедем вместе. Увидимся там!»
Октябрина включила поиск по слову и нашла десятки записей с фестиваля. Десятки, если не сотни людей веселятся в поле, поют песни, чем-то торгуют. Выглядело это так, будто кадр из фильма появился в реальной жизни.
– Вот это я понимаю, Клюква, жизнь. А у нас с тобой что? – прошептала Октябрина и потерла глаза. Десятки незнакомцев, которых сеть и чужие комментарии увековечили, десятки лиц плыли перед ее глазами. И каждое лицо так или иначе относилось к той жизни, о которой Октябрина и мечтать не могла. Жизнь в сообществе, где каждый готов позвать тебя за собой простым «отписывайтесь в комментариях, поедем вместе». Все так легко, просто, как не бывает в настоящей жизни.
Вдруг раздался телефонный звонок. Октябрина обрадовалась бы звонку Жени или Вари, которые бы рассказали о своих жизнях, но звонил Роман. Реальность камнепадом холодных капель отрезвила. Вот ее жизнь.
– Как же мне все это надоело, если бы ты знала, – прошептала Октябрина и обновила страницу. Улыбающийся Арсений скрылся за белым окошком загрузки.
Что конкретно Октябрине надоело, она не знала. Обыденность, очевидность, бесполезность. Все это – все сразу. Сколько бы жизней Октябрина ни перепробовала, ни одна ее не устраивала. Играть другого человека постоянно – опасное занятие. Можно потеряться, забыться и – оказаться в темном доме напротив дыры. Дыра в прошлую жизнь – единственное, что глаза бы запомнили перед концом. А жизнь Арсения казалась таинственной без каких-то усилий. Он просто выглядел интересным.
Звонок Романа она сбросила в тот момент, когда на странице появилось объявление: «Собираемся на ежегодный фестиваль! Никакая жизнь нам ни по чем! Кто поедет с нами? Будет весело».
Долго Октябрина глядела на пустое сообщение. Начали появляться первые лайки, затем и комментарий – от Полины. «Едем!»
На странице Полины были отметки с Арсением. Полина ниже, даже, наверное, ниже Октябрины. На всех фотографиях она улыбалась. В альбомах Бори были ее фотографии с цветочными венками на голове в поле на фоне костра, в смешном костюме на фоне администрации города, названия которого Октябрина не слышала, фото пачками мармелада на фоне монастыря, в горном озере, на лесной опушке, напротив Новгородского кремля, в одеяле напротив Байкала.
Был ли с ней Арсений? Что их связывает?
Октябрина смотрела на эти фотографии, на них, улыбающихся, других, и чувствовала, как тяжелая, плотная, как опухоль на сердце, тоска наливается в груди. Октябрина не понимала даже, как столько тоски в ней умещалось: тело ее маленькое, щуплое, а тоски хватило бы на стольких, что половина района бы ходила понурая.
Она видела чужие лица на экране и думала, что им никакие ухищрения не нужны, чтобы показаться нужными. Они все выглядели так, словно могли выслушать. Многие годы, особенно последний, тянувшийся за несколько, Октябрина мокрыми от слез глазами смотрела на людей вокруг, на толпы, и понимала, что никто, даже кто-то один, не остановился бы, не спросил бы, как она себя чувствует, и не выслушал бы. Даже подругам было дело до себя, а до других их дела не дотягивались.