Вырла
Шрифт:
Федя мерил шагом расстояние от холодильника до телевизора. Шаг был один.
– Запросили токсикологию? Гормоны?
– Запросил. И адрес выдачи получил.
– Какой?
– Вы угадайте!
– Проктологический?
Майор кивнул.
– На герыч и мышьяк они его проверят. Толку? Я без экспертизы вижу, что не травили его, не ширялся он, вены чистые.
Анфиса тихо плакала.
– Жалко Ромика. Надьсавельевну. Она у нас краеведение вела. Всем пятерки ставила! А Ромик меня в кино приглашал. Давно!
– Вы отказались? –
– Он передумал со мной. Я же малахольная.
Девушка не кокетничала, она жила с такой оценкой собственной внешности. Что в Милане красота, в Береньзени…
– Может, на Плесове и таджиках психотропную виагру испытывали? – выдал Финк.
По его физиономии-маске нереально было судить, шутит он или бредит.
– А че? Селижора и Рузский с фармкомпанией сотрудничают, французской. ЛФДМ. Лягушатники из нашей хвои и мха свои снадобья фигачат. Вдруг биологическое оружие Третьей Мировой создали? Его ж где-то тестировать надо? Надо. В Береньзени. На таджиках и фашиках.
– Дядь Жень, вы серьезно? – У Анфисы моментально высохли слезы.
Майор пожал плечами. Kyrp"a tiet"a"a (Хуй знает, – финск., дословно), серьезно он, несерьезно. Начальство конспирологические версии «хавает» с аппетитом. Их не докажешь, ибо Враже хитро заметает следы!, – и не опровергнешь. Пущай полковник в облцентре балуется. Собирания заседает. Экстрасенсов приглашает. Лишь бы премии не лишал.
Полицейский обратил на Мухину немигающий взгляд. У него почти не работали веки, спал он с прищуром.
– Представляешь, Анфиска, что Волгин отчебучил? Целого заместителя помощника исполняющего обязанности советника депутата разозлил. Тот заяву накатал. А Волгин, адьёт, скрылся. Куда, не подскажешь?
– Нет, дядь Жень, – выпалила она.
Евгений Петрович акт солидарности (и гражданской безответственности) мысленно отметил. Ему соседи Мухиной уже все донесли.
– Что ж с вами делать? – Финк сунул в рот сигарету.
– Хозяйка запрещает.
– Что делать? – Слуга закона квартиросъемщика проигнорировал. – Отца, кормильца семьи, упечь? Долбоеба. Или чинушу прокатить? Пидора. Извиняй, Анфис, что я при дамах!
– Ой, дядь Жень. Даму нашли.
***
Волгин проснулся от духоты. Будто в бане. Набраклы, успацелы цела. В башке – туман… пар. Он не мог шевельнуться. Член стоял прямее, чем в юности. Бабу бы. Любую.
Пожалуйста, бабу!
– Анфиса, – прошептал Виктор Васильевич.
Девчонка подошла. Паслухмяная. Проставалосая, вогненна-рудая. У лёгенька, кароткім у сарочцы. Соску-ягадкі тырчалі скрозь сінтэтычную тканіна. Волгін зачаравана глядзеў на доўгія худыя ножкі, вострыя каленкі.
С ней, наверное, как в пятнадцать. Быстро это, сладко, мокро, ярко. Без порнухи для возбуждения. Проскальзываешь, и нахлобучивает. Тело и дух едины. Ты цельный и пустой. Цельный, потому что, оказывается, уши и локти – часть тебя. Им тоже кайфово
– Я жену люблю, – крикнул слесарь. – ЖЕНУ. КОХАЮ.
Он зажмурился. Остыла баня. Волгин сел в кровати, перекрестился: не соблазняла его Анфиска. Померещилось! Мухиной вообще в комнате не было. Папаша её, упырь, брезгливо глядел с фотопортретов.
– Василич!
Волгин заозирался. Откуда вякает?
Внезапно завоняло резиной. Шинами. Приторными баночными коктейлями. Крепкими сигами и гелем «экстра-сильная фиксация» (Эля иногда с ним кудри накручивала).
– Плесов?!
Шиномонтажник и автослесарь сябры-таварышы (в теории). Ты – мне, я – тебе. Ты мужик. Я мужик. Оба не особо важные особы. Только между Василичем и Валентинычем лежала не смотровая яма, а пропасть. Ромка ненавидел всех. ВВ не ненавидел никого.
– Ты сегодня пиздил уебка, че, не кайфовал?
Ох, от прямого в нос – еще как! С «барина» слетела шапка. И спесь. Глазки, мгновение назад взиравшие на Волгина так, словно он обгадившийся на крыльце дворовой пес, покраснели, заслезились. Шнобель «клиента» отныне указывал строго влево.
– Секунду. Потом он меня в грудак толкнул и всек под дых. Морду себе я сам расхуячил – об пол.
– Убей его.
Придуши – он станет синеть, сипеть, дрыгаться. Махать холодными влажными руками. Как крылышками! Переедь ему ноги. В лесу. Пусть он, обоссавшись, ползет к своей болотной могиле. Выпусти ему кишки. Привяжи их к столбу. Заставь его лизать тебе ботинки, умоляя, умоляя…
Образы, сопровождаемые голосом, вворачивались в сознание слесаря гнусными шурупами.
– Не хочу я! НЕТ! – противостоял Виктор Васильевич. – Я хочу, чтоб мне за работу платили! Не хамили. И чего ты у Анфиски ночью забыл?! А? Нам с Элей её замуж выдавать, не за тебя, лайнo аслінае!
Волгин хлопнул ладонью по выключателю. Осветился сервант с сервизом и фотографиями. Ковер. Шведская стенка.
ВВ сунулся в шкаф.
– Ты где?
– Где не достанешь, – пропел гад.
Василич ухватил нечто твердое. Нечто, напоминавшее кадыкастую шею.
Тренированный слух майора из-за стенки распознал звуки борьбы – настоящей, не киношной. С «Макаровым» наизготовку он штурмовал квартиру Мухиной и снова позвал психотерапевта, ибо Волгин в шкафу мутузил воздух.
– Delirium tremens, – вздохнул доктор Тризны.
– Заклинания не помогут, – хмыкнул полиционер.
– А тут результат действия зелья. Белая Горячка. Сэр, – не сдержался Федор.