Вырла
Шрифт:
– Сатана? Кличка такая?
– Отец Поликарп говорит, у него сотни имен. Дьявол, лукавый. Баба Акка его зовет по-вашему.
– Хийси? – фыркнул Евгений Петрович. – Че ж он хотел от Романа?
– Ромашка хотел. Чтоб не было на нашей земле нехристей полосатых!
– Таджиков, – догадался Финк.
– Они ж девок наших портят! – Надежда Савельевна разъярилась, забрюзжала. – Шмыгают, шмыгают. Не лица – мордочки. Не руки – лапки. Прям чертенята, которых мужики под белкой гоняют! Из моих выпускниц половина с ними в койку легла. Ну кто от них родится? Гагарины? Высоцкие?
Майор скорчил гримасу неопределенности.
– Как Плесов с Сатаной убивали таджиков?
– Ромашка не убивал! Он обряд делал. Месяц назад семи петушкам бошки снес на кладбище. Ух, я его наругала! Мы этих цыплят могли и продать, и скушать. Но Богобоязненный мне втолковал, что у Ромашки от болезни все. Чуточку ему оставалось, вот он и богоугодное свершить спешил. Бил нехристей. Ты ж ему, Петрович, и мешал! Из-за тебя мой сынок Сатану накликал! Из-за тебя Хийси ваш его забрал!
Полиционер сграбастал мстительные старушечьи клешни, что потянулись к вороту его форменной рубашки лавандового цвета.
– Надьсавельевна, я у вас учился. Я вас уважаю. Ну? Поспокойнее, ладно?
– Как мне без Ромки?! – Она закашлялась на полминуты.
«Недолго», – подумал Финк.
– Молоденьки-и-и-и-и-й мо-о-о-ой! За что-о-о-о?
– Полу-поп, тьфу, отец Поликарп вам расскажет, чего, почему и отчего. Я, Надьсавельевна, не уполномочен.
***
Федя готовил лазанью. Вымесил тесто из двух сортов пшеничной муки, вскипятил соус бешамель, протушил шампиньоны с чесноком и баклажанами. Натер пармезан (килограммовую головку ему «в дорогу» сунул заботливый Никитка) на grattugia, купленной в Турине. Фоном играла ария «Non pi`u andrai» из оперы Моцарта «Женитьба Фигаро». Да, банально. Так Фёдор Михайлович в отличие от своего папы Михаила Тарасовича не был ядреным интеллектуалом. Из Булгакова он любил «Мастера и Маргариту», из рока 70-х топ сто песен – «Stairway to Heaven», «Paint it Black», «War pigs», «Highway star», «Another brick in the wall», «Behind blue eyes» и т.п. В жизни он сосредоточился на психологии, психиатрии, в искусстве искал развлечений. Дед-академик, к слову, тоже. Тарас Богданович сконструировал и запустил в космос множество спутников, а книгу перечитывал одну – «Похождения бравого солдата Швейка».
Звонил Марат. Буркнул: «ща пять сек» и ушлепал в ванную. Федор минуты три слушал журчание воды и жужжание электрической зубной щетки. Потом Скорый активировал видеосвязь и развалился на диване с банкой пива (и яйцами). Поделился новостями: у Гели папик на «гелике». Депутат. Ему за пятьдесят. Нет, не ревнует Марат.
– Важный. Потный. Приволок нас в ресторацию. Среди хрусталя и омаров втирал, что он тащится от рэпа.
– Лет через десять ты повторишь его ligne de conduite.
– А по-русски?
– Линию поведения.
– Хрена лысого!
– Обрезание – личный выбор.
– Ха-ха. Федь, ты меня за кого держишь? – На лбу Скорого вздулась вена.
– За «альфа самца».
Марат усмехнулся.
– Тогда нахуя мне через десять лет покупать себе девочку?
– «Альфа самец» – понятие из фейк-психологии. Его юзают маркетологи, чтобы впарить тебе часы, дезодорант
– Харе!
– Через десять лет ты захочешь двадцатилетнюю. Через двадцать лет ты захочешь двадцатилетнюю. Через тридцать лет ты захочешь двадцатилетнюю. А сможешь ли ты привлечь двадцатилетнюю без инвестиций?
– Со мной прикольно.
– Ты сексист. Лукист и эйджист. Для женщины будущего ты – реликт, ископаемый говорящий пенис.
– Да иди ты, Кларац Еткин!
Гудки. Писк таймера. Лазанья запеклась.
Федя положил небольшую порцию в центр широкого белого блюда. Взбил в шейкере яблочный сок, самогонку и лед. Зажег свечу «Сиреневая страсть». Из колонок лилась музыка Луиса Бакалов. На экране макбука на синем фоне возникали красивые итальянские имена. Открывающие титры. La Citt`a Delle Donne Федерико Феллини – фильм-антидепрессант…
В дверь позвонили.
– Merda! – высказался Федор Михайлович.
Пришла соседка, Анфиса. Волгин опять завис у нее, опять пил.
– Зачем вы его пустили?
– От нас мама уехала, я еще маленькой была. Тетя Эля, жена дядь Вити, меня всему учила – женскому. Уборке, готовке, гигиене, стрелки рисовать, штопать.
Списочек вверг Внутреннюю Федину Феминистку в мерехлюндию.
– Папа говорил, что долги надо возвращать. Денежные – деньгами, поступковые – поступками. Тете Эле сейчас не до того, чтоб с бухим дядь Витей нянькаться и его истории про космонавтов с термосами по сотому кругу слушать. А у меня квартира пустая. И храп дядь Витин даже уснуть помогает. Я на него отвлекаюсь и не жду, что в двери ключом завозятся.
– Почему же вы не спите?
«Гул» ASMR-терапевта Волгина доносился до порога мистера Тризны, приглушенный, навевающий воспоминания о путешествии в Марокко, где Феденька с Софушкой арендовали номер в хостеле километрах в трех от пляжа, и каждую ночь внимали голосу Атлантики.
«Лилу» повела носом.
– Чайхана развонялась вкусняшками. А у меня дома щи, крабовая палочка и вот, мармеладки. Хотите?
Она предложила ему пакетик с чем-то кислотно-желтым.
– Боюсь, «развонялся» я.
Девушка принюхалась.
– Да! У вас пахнет сильней!
– Вас угостить?
– Я думала, мы покурим.
– Дать вам сигарету?
– Я кушать захотела.
ФМ оторопел: она напрашивается на ужин? На интим? Он проводил ее на кухню. Она стремительно съела порцию лазаньи, протерла тарелку кусочком хлеба и помыла ее вместе со скопившейся посудой. Федя даже ничего проанализировать не успел. Это наглость? Непосредственность? Береньзяглость? Береньзеньственность?
– Бах, бах! – В дверь. Явился ночной гость номер два.
Финк. Выглядел «майор Том» хреново. Зелененький, окроплённый чем-то красным. Навряд ли клюквенным морсом.
– Есть водка?
– Обижаете. Самогон.
– Наш человек.
Между стопками, закусывая лазаньей (береньзеньственность), Евгений Петрович поведал о гибели Плесова. Присутствие Анфисы его не смущало.
– Ромка выпилился. Подох со стояком. Как таджики. Я в институт судмедицины тело отправил, но он в облцентре. Вскрытие проведут завтра, послезавтра. И спецы там… не сериальные.