Выруба
Шрифт:
— Я Павлов, — наконец-то говорит Леха и подходит к парню.
— Разрешите доложить, товарищ старшина, — рапортует пацан. — Младший сержант Захаров, направлен в роту связи танкового полка для дальнейшего прохождения службы.
Леха держит паузу и разглядывает это необычное явление: галун металлический — что редкость для молодых, в петлицах — офицерские танки, что тоже говорит о многом. Форма ушита вручную — это бурость для молодых, но тот, кто на это способен, возможно, действительно не промах. Вещмешок новый, шинель к нему прикручена нулёвая, сапоги начищены и немного (совсем немного — в один слой, чтобы не буреть, но всё-таки) набит каблук, стрижка
— Откуда? — Леха сам ещё не знает, с чего начать.
— Брежневский учебно-танковый полк, командир танка.
— А в роту связи с хуя ли?
— Понимаете, товарищ старшина, я должен был в Чистых Ключах выйти, но мой покупатель нажрался, как свинья, и вышел без меня, забрав все мои документы. Меня здесь выгрузили. Я в вашем клубе просидел до последнего, пока всех «не купили», а потом меня спрашивают: «Ты кто?» Я отвечаю: тот-то и тот-то. Они в бумаги — нет такого. Звонить куда-то. Еле дозвонились — чуть за дезертира не завернули, но разобрались. Говорят: «У нас везде комплект — командиры не нужны». Что делать? Посовещались и решили определить меня к Вам. Спросили, знаю ли я что-нибудь по электричеству. Я сказал, что пару раз фонарик разбирал, они сказали: «Нормально» — и отправили меня в роту связи танкового полка, потому что, видимо, я сам танкист. Вот, я здесь. Документы придут чуть позже по почте — так мне сказали. А пока, сказали, иди в роту, найдешь старшину Павлова и доложишь, что ты в его распоряжении. Вот, товарищ старшина, докладываю.
Лёха присел напротив на край чей-то кровати. Закурил. Задумался. Видно было, что парень нервничает (а как иначе), но стоит и держится нормально. Что делать? Можно, конечно, встать и, как делают в таких случаях, вписать ему за бурость. Проверить его реакцию — зассыт — всё ясно, а нет — так тоже хорошо. В Роте Связи такие нужны. Через полгода такие становятся…
Чава подскочил неоткуда и с размаху открытой ладонью ударил пацана по пилотке прямо в звездочку:
— Я не понял, воин, почему у тебя звезда загнута?
Пацан, не колыхнувшись, выдержал удар, открыл глаза и ответил:
— Тебя ебёт?
И тут же получил от Чавы страшную пайку в нос.
Кровь разлетелась веером по полу, парень зажал лицо, отступил на шаг, ожидая ещё ударов, но Леха схватил Чаву за рукав и дернул к себе:
— Ты, чё — охуел!
— Он, чё? — Бурый? — разводя руками, спросил Чава. — Лёха! — Таких долбить сразу надо! Он буростью покрылся! Пусть службу тащит — ебать в рот! Нихуя приехал — упакованный. Таких сразу долбить надо!
— Заткнись! Тебя не спросил! — отрезал Леха.
К расположению Роты, видя такое дело, подтянулся батальон. Но никто не переступал дальше, чем стоял Коля Заларинский. А Коля, облокотившись на колонну, стоял и наблюдал, как его друг Леха Павлов, разводит ситуацию.
Пацаненок, подняв голову вверх, пытался остановить кровь, приложив к носу носовой платок (у него ещё и платок был). Лёха это тоже заметил.
— Иди, умойся, — сказал Лёха, и толпа расступилась, пропуская молодого в туалет.
Вернувшись, парень встал опять у своего вещевого мешка, немного бледный, но уже более уверенный.
Пробравшись через толпу, к Лехе подлетел с красной повязкой на рукаве запыхавшийся дежурный:
— Леха, я не понял — там моего дневального в туалете отпиздили.
Леха повернулся и вопросительно посмотрел на Акима.
— Я мылся, а он мне в спину пнул, — пояснил молодой. — Я — ответил.
Толпа загудела и сделала шаг.
— Стоять! — остановил Леха, подняв ладонь. — Коля, он не прав? — обратился Леха к Заларинскому.
— Прав, конечно, — спокойно ответил Коля, и обращаясь к своему батальону, спросил. — Я не понял: отбой был? Так чё толпитесь? Всё — рассосались! — Сам повернулся и пошел в каптерку.
— Давай, парень, — вот твоя кровать. — Павлов указал Захарову на не занятую постель. — Отбой. Утром попиздим.
— А вещи куда? — спросил младший сержант.
— Давай сюда. — Леха взял его мешок и закинул его под свою кровать. — Там он будет нетронутым в любом случае.
Все, кто считал себя крутым, ушли в каптерку. В расположении Роты остались только вновь прибывшие молодые. Слабо мигала лампа дежурного освещения. Из каптерки слышались голоса — там что-то обсуждали. В батальоне скрипели кровати, дверь, кто-то ещё топал и негромко разговаривал. Всё это напрягало. Скорей бы утро!
Аким лежал на койке, не решаясь заснуть, и ещё чувствуя, как заживает нос.
— Тебя как зовут? — тихо спросил сосед — здоровый бурят.
— Аким.
— Саня, — ответил здоровяк и протянул руку. — Будем знакомы.
— Будем, Саня.
«Во! — Так-то лучше!» — согласился сам собой Алексей и повесил на плечики отутюженные брюки. Морщинка исчезла, а стрелки на брюках были настолько острыми и ровными, что казалось ими можно чинить карандаши — а как же иначе? — дембельская парадная форма — не хухры-мухры! Рядом висел китель с «золотыми» аксельбантами, полным набором латунных значков, подшитый белой изоляцией и красным бархатом — всё, как у людей. Леха был доволен. Завтра он наконец-то наденет всё это и отправится домой. «Всё! — Дембель, пацаны! Дембель!» — возбужденно говорил он каким-то невидимым пацанам, и продолжал напевать: «Пам, пам, пам. Пам, пам — па-бам. Пам, пам, пам. Пабам». (Вообще-то это были «Ди Паплы»).
Трехметровая створка двери уныло заскрипела, впустила в казарму старшину Захарова, и громко хлопнула за его спиной о свою вторую половину, немного попрыгав на ней.
— Здорово, Махмуд! — поздоровался с дневальным вошедший.
— Здравия желаю, товарищ старшина! — громко ответил дневальный и тихо (очень тихо) добавил: — Я не Махмуд.
Из бытовки тут же вышел товарищ Павлов. Прижав локти к бокам, он расставил ладони в стороны и растопырил их, как два огромных опахала. Его походка приобрела клоунский вид, потому что Леха откинул плечи назад, нацепил свою пилотку почти на свой курносый нос, задрал голову, чтобы хоть что-то видеть, и зашагал, выкидывая вперед длинные ноги, навстречу Акиму:
— Акимушка! Брателла! Откинулся?!
— Фиоктистович! Ты меня дождался! — в ответ поприветствовал Аким. — Я знал, что ты не свалишь, не попрощавшись со мной!
— Обижаешь, начальник! — Леха всё также комично продолжал приближаться. — Ждал, ждал.
Столкнувшись, друзья обнялись. Алексей был на голову выше Акима. Леха — связист, Аким — танкач. Танкачи все маломерки, что не мешает, однако, им быть на высоте.
— Ну, как ты? — спросил Леха. — Боялся, что не выпустят тебя.
— Могло такое случиться, конечно. Но Утаганов промолчал, а наши, как сегодня заступили, тут же нашли Калача, а меня нагнали в роту. И вот я здесь, я в бархатных штанах. Как у тебя-то делишки? Готов?