Вышивка по ворованной ткани
Шрифт:
Свёкор с Юриком выносили из большой комнаты мебель, сдвигали столы, носили от соседей стулья, тарелки, вилки, стопки и спорили, хватит ли водки. Рукастая мать сделала Леночке модные у школьниц банты-розы, отчего та прыгала до потолка. А обряжая Валю в роскошное платье из салона для новобрачных, шепнула:
– Ну, доча, принцесса! Любишь этого задохлика?
– Люблю, – отрезала Валя.
Под такое платье хотелось бы жениха пошикарней, но это не материно дело, пусть лучше посмотрит на свой выбор.
Процедура в ЗАГСе показалась ужасно унизительной, раздражённая
– Дорогие Юрий и Валентина, в этот торжественный день…
Да и свидетельницу Вале выдали по разнарядке из Юриковой родни. Потом за столами в большой комнате собралась куча орущих и жрущих дружков и родственничков Юрика. Водки оказалось более чем достаточно.
Это привело к батальной драке гостей на лестничной площадке с выбиванием окна в лестничном пролёте и визитом «Скорой помощи» для перевязки порезавшихся. Валя бы перевязала сама, но мать боялась, что кровь запачкает роскошное платье. За «Скорой помощью» приехала милиция, но, получив денег, легко отказалась от претензий.
В меру омерзительную первую брачную ночь, подгаданную на последний день месячных, Валя перенесла терпеливо.
– Чудеса в решете! – только и вымолвила свекровь, обнаружив на простыне кровь.
Самым приятным событием из этого меню стал отъезд Юрика для дорабатывания распределения, а до его отъезда Валю прописали в Москву, иначе бы не приняли на работу.
Как искать работу, Валя не понимала, но зашла в ближайшую поликлинику посоветоваться с массажистками, и ей дали телефончик. По нему дали другой телефончик, а по третьему телефончику оказалось вакантное место. Валя пришла в кабинет главврачихи престижной поликлиники на Ленинском проспекте, показала прописку, красный диплом и сделала ей массаж.
Главврачиха удивилась, как хорошо учат в провинции, и взяла Валю на испытательный срок. Это стало новым шоком для свекрови, она не верила, что лимитчицу могут взять работать с артистами и начальством. И превратилась в один большой глаз и одно большое ухо.
Копалась в Валиной сумке, обследовала её нижнее бельё, подслушивала телефонные разговоры, расспрашивала Леночку, но безуспешно. Валя по-прежнему не пользовалась косметикой, носила самые скромные юбки и блузки, хотя это не помогало, мужчины липли на работе, в метро и на улице.
Поликлиника была не такая, как детская провинциальная. Рабочее помещение разделялось ширмами на отдельные кабинки, массажные топчаны покрывали крахмальные простыни, в зоне ожидания и отдыха стояли кожаные кресла, а пациенты обращались на «вы».
– Кто тут Соломкина? – спрашивал новенький пациент, заходя, и Валя вздрагивала.
Какая она Соломкина? Она же Алексеева! Домой возвращалась по часам, убирала, мыла, чистила, тёрла, готовила. Прежде постельное бельё и мужские рубашки носили в прачечную, теперь Валя стирала, кипятила, крахмалила и гладила всё сама.
В свободное время крутила плоскогубцами сломанный переключатель телевизора. Ведь сапожник свёкор и инженер Юрик не задумывались над тем, чтобы починить переключатель четырёх телепрограмм.
А ещё Валя гуляла с Леночкой по Москве, погружаясь и осваиваясь в её контурах, звуках и запахах. Её потрясли Кремль, Большой театр, ГУМ и старый центр. Мавзолей показался маленьким и задрипанным, картину спасли только рослые часовые. Вот бы за такого замуж, подумала Валя, а с другой стороны, такой врежет, так врежет.
Прежде она ненавидела москвичей, как все в её городке, подозревая, что именно они жестоко обманули её и миллионы людей, утопивших жизнь во всепоглощающем свинстве глубинки. Но теперь увидела, что они маются ровно теми же проблемами, помноженными на сложное устройство столицы.
Валя училась быть москвичкой, подслушивала словечки и интонации, растягивала слова, акала и передвигалась танцующей походкой. Заставляла себя заходить в выпендрёжные магазины и просить:
– Девушка, покажите вон ту кофточку. Вы что, заснули? Давайте, напишу вам что-нибудь подбадривающее в книгу жалоб!
Когда «выкидывали дефицит», она стояла с Леночкой в очередях. И так осмелела, что стала, как все, ходить с рулонами туалетной бумаги, нанизанной на верёвку, отчего в своём городке умерла бы со стыда. А здесь в столице «выбрасывали» не только туалетную бумагу, но даже вату для месячных за свою цену, а не в десять раз дороже у спекулянтов, как дома.
Валя как-то спросила про это бабушку, та долго мялась, а потом рассказала. В её молодости кипячёные тряпки были на вес золота, бабы в деревне собирали специальный густой мох, убивающий заразу, мыли, сушили на печке и делали из него подушечки. Да богу молились, чтоб быстрей постареть и жить без месячных.
Леночка была забитым подростком с угреватой кожей. Валя научила её по бабушкиному рецепту выбирать весной берёзу, налаживать с ней контакт, получать берёзовый сок и умывать лицо. Леночка сперва фыркала, но, увидев в зеркало своё очистившееся личико, бросилась обниматься.
Валя учила Леночку всему, чему сама научилась у девчонок в общежитии. Пересыпать мукой и вычёсывать волосы, когда нет возможности помыть. Шить из трикотажных ползунков обтягивающие кофточки, как в журналах мод. Штопать ежедневные простые и выходные капроновые чулки, пристёгивающиеся резинками к специальному поясу.
И даже делать ажурные колготки, отрезая от детскомировских хэбэшных колготок ступню, хитро выдёргивая нитки, а потом пришивая ступню обратно. Леночка стала с ней куколкой, расправилась, осмелела. И в благодарность подарила Вале для наклеивания на сумку самое ценное, что у неё было: ГДРовские переводные картинки с Микки-Маусом.
Всё это произошло благодаря Гестапо, и Валя купила в киоске открытку с красивым красным попугаем, каких не продавали в их городке, и написала на адрес общежития: «Здравствуйте, уважаемая Вилена Васильевна! Как ваше здоровье? Я живу хорошо. Была на Красной площади. Юрик добрый, но свекровка лютая. Как встану на ноги, уйду отсюда и найду большую любовь. У меня будет хорошая квартира, научный муж в очках и сын с дочкой. И люстра будет хрустальная. Спасибо вам за всё. Не болейте. До свидания. Ваша Валя»