Высокая макуша. Степан Агапов. Оборванная песня
Шрифт:
— Увы, затеяли на том месте когда-то стройку, арт-скважину пробурили — и вода пропала. Наверное, и дуб оттого засох.
— Во-он как! — задумчиво произнес Василий. — Однако надо бы взглянуть. Не составите ли компанию?
— К вечеру — с удовольствием, а сейчас не могу, — ответил Илья. — С минуты на минуту придут сюда школьники, наша будущая смена. Надо показать им комбинат.
Они все-таки договорились встретиться вечером и вместе отужинать.
Василий усадил Эмилию в машину и направился по кольцевой трассе, вдоль которой замелькали указатели:
Не прошло и полчаса, как они остановились на обочине лесной дороги. Определили по старой и новой схеме местоположение Крюкова верха и направились в глубь леса. Скоро они вышли к неглубокой лощине с покатыми склонами, заросшими рябиной, черемухой, смородиной. На дне ее не было никакого признака воды, лишь редкая и чахлая осока свидетельствовала о том, что некогда здесь было сырое место. По другую же сторону лощины она заметили следы старых построек — поросшие кустарником ямы, кучки мелкого щебня. Обследовав склоны лощины, отыскали лишь горстку покрасневших земляничинок, — разве это ягоды, о которых писал его предок?
— Вот они, следы неразумного вмешательства в природу, — проговорил Василий. — Стоило нарушить ее, как пропали и вода и ягоды. Да и лес уже не тот: ни дубов здесь высоких, ни лип с медовым цветом. Правда, здесь много березы и лиственницы, есть еще какие-то гибридные деревья, но сплошные дубравы исчезли. Видно, прав был автор «Русского леса»… — Он достал из кармана записную книжку и принялся листать мелко исписанные странички. — Вот, послушай, Миля…
«…реки западные родятся из нескудеющего ледникового фонда, а наши — из хрупких лесных родничков, и неосторожным обращеньем с лесом у нас гораздо легче повредить тонкий механизм природы»…
— Здорово подметил, а? Люблю, признаться, перечитывать старика! — Перевернул еще страничку и, одухотворенный, воскликнул: — А как он лес защищал! Ну, вот хотя бы… вникни в эти слова:
«…Мы просто не замечали его, потому что он был свой, домашний и вечный, всегда под рукой, как воздух и вода, как заспинная сума, где и сонной рукой нашаришь все потребное душе и телу. Мы пользовались его услугами и дарами, никогда не принимая в расчет его нужд и печалей»…
— Умные мысли! — заметила, дослушав, Эмилия. — И сколько же нам придется поработать, чтобы восстановить природу, какой она была до известной цивилизации!
— Кое-что уже не восстановишь, — развел руками Василий. — Где теперь отыщешь тех животных или растения, которые навсегда исчезли с лица земли?
Пройдя немного, они увидели холмик с молодым дубом, о котором говорил им гид. Василий понял, что это и есть то самое место, где сразился, защищая дерево, его далекий предок. На общем фоне леса дуб заметно выделялся стройностью и пышно развитой кроной. На нем висела табличка, обозначавшая, что дереву этому сто двадцать лет, а прародителю его было… семьсот. И, как свидетельство тому, на холмике сохранилась большая, размером в обеденный стол, круговина с остатками пня.
Василий засуетился, нацеливая кинокамеру то с одной, то с другой стороны — так, чтобы в кадрах оказалась Эмилия. Затем и она снимала его на фоне памятного места.
Потом, оба раскрасневшись, они сидели на склоне холмика, отдыхая от беготни с кинокамерой, от поцелуев и объятий, и точно забыли обо всем на свете…
Спохватились, когда уже послышалось из-за деревьев близкое «Ау-у!». Не успели они выбраться из зарослей, как увидели идущих навстречу Илью и невысокую женщину в пестром платье, которая вела за руку светловолосого малыша.
— Разрешите представить вам мою неотвязную, — улыбнулся Илья, слегка поклонившись.
— Мария, — протянула женщина руку Эмилии, затем ее спутнику.
Не отрывая взгляда от мальчишки, Эмилия любовалась его разительной похожестью на родителей — слегка усмешливым взглядом иссиня-серых отцовских глаз, чубчиком светлых, как у матери, волос. И не удержалась от прихлынувших к ней чувств, протянула к нему руки:
— Как зовут тебя, мальчик?
— Егором, — бойко ответил тот.
— А сколько тебе лет?
— Три года два месяца и восемнадцать дней.
Все рассмеялись такой точности, а мальчишка даже не улыбнулся: и что тут, мол, смешного?
— Друзья мои, жизнь повторяется! — воскликнул Василий. — На этом месте встретились когда-то мой предок-тезка и друг его Илья с сыном по имени Егор.
— Любопытно! — заметила Мария.
— Да, наши имена повторились. Но хотелось бы повторить то, что делали наши предки. Они умели постоять вот за такую красоту, — повел он рукою вокруг. — И мы обязаны вернуть природе все, чего не успели вернуть наши отцы, наши близкие и далекие пращуры…
— О, да, да, — согласно качнул головою Илья. — Что бы мы ни делали, а забывать об этом не имеем права.
— Ну что же, друзья, а теперь поужинаем? — и Василий кивнул на указатель места, где разрешалось разводить костер.
— У меня другая идея, — предложил Илья. — Хочу пригласить вас на рыбалку, удочки я захватил. Кстати вам, наверное, интересно будет посмотреть нашу главную реку. На машинах это всего минут двадцать.
— А что, пожалуй, можно и посмотреть, — согласился Василий.
— Едемте! — поддержала его Эмилия.
Как только они выехали из леса, начались поля, четко разделенные, как на схеме, лесополосами и приовражными посадками. Илья вел свою машину впереди и не раз останавливался, приглашая взглянуть на посевы. Хлеба действительно радовали глаз: густые были, как щетка, с крупными, во всю ладонь, колосьями на упругих стеблях, не боящихся ливней и повальных бурь.
Но вот поля кончились, и машины снова нырнули в лес. А когда выскочили на опушку, в глаза ударило косое солнце, и раздвинулась впереди живописная картина. Пологие холмы плавно опускались к зеленой долине, по которой золотистой лентой петляла река. Чуть правее пестрела разноцветными лодками водная станция, неподалеку от нее виднелось аккуратное белое здание.