Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир
Шрифт:
Еще через день он сообщил:
— Вайфолд сказал мне, что труднее всего распутать убийство, где всего один удар по голове. Он сказал, что дело остается открытым, но они уже занялись новым убийством — девочка возвращалась с танцев, и на этот раз определенно она в том ужасном ряду, бедняжка... Счастье мое, Тим, что Дэйв и Сэмми вернулись не позже.
В один прекрасный майский день Алек, решив, что офису необходим глоток ласкового, свежего воздуха, распахнул окно, выходящее на фонтан. Свежий воздух, как и следовало, явился, но не ласковым ягненком, а свирепым львом, и разметал
— Ураган какой-то, — сказал я. — Закрой, ради Бога.
Алек выключил шторм и обернулся с усмешкой.
— Извиняюсь.
Мы покинули стулья и, согнувшись, точно крестьяне в поле, принялись собирать рассеянные труды. В поисках страницы номер 3 длинной сметы предполагаемой постройки спорткомплекса я испытал глубокое и неприятное потрясение в виде бледно-голубого листочка бумаги, вырванного из блокнота.
На нем были нацарапаны карандашом несколько слов, перечеркнуты извилистой линией и под ними написаны другие.
«Стройте свой замок не на песке» — зачеркнуто; дальше шло «Сэнд-Кастл смыт приливом» и под этим «Не стройте свой дом на песке. Не делайте ставок на Сэнд-Кастла».
— Что там? — быстро спросил Алек, увидев листок в моей руке и протягивая свою. — Дай глянуть.
Я помотал головой и, продолжая сжимать листок, закончил сбор документов, а когда порядок в офисе был восстановлен, велел:
— Пойдем в комнату для посетителей.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
Мы прошли в единственную на нашем этаже комнату, в которой можно было сохранить тайну, и я сказал без обиняков:
— Это твой почерк. Ты написал заметку в «Что Происходит...»?
Он театрально вздохнул, осторожно улыбнулся и демонстративно пожал плечами.
— Это я так, машинально царапал. Это ничего не значит.
— Это значит, для начала, — сказал я, — что ты не имел права выносить сор из избы.
— Да что я там вынес!
— Ты написал заметку?
Из-под очков в золотой оправе блеснули голубые глаза.
— Пойман с поличным.
— Но, Алек... — начал я.
— Ну да.
— А другие, — спросил я, — все те источники — это ты?
Он снова вздохнул, губы его искривились.
— Это ты? — повторил я, более всего на свете желая, чтобы он меня опроверг.
— Слушай, — сказал он. — Ну кому это повредило? Ну да, все те истории шли от меня. Я действительно сам их писал, как вот эту. — Он ткнул пальцем на листок из блокнота в моей руке. — И не читай мне лекций о нелояльности, потому что ни одна из них не причинила нам вреда. Наоборот, все выходило только к лучшему.
— Алек...
— Ну да, — прервал он, — но подумай, Тим, ну что по-настоящему сделали эти статейки? Ну ясно, заставили всех понервничать, смех да и только, какие у всех были физиономии, но дальше-то что? Уж я-то позаботился, уверяю тебя. То есть я не с самого начала об этом думал, признаюсь, я просто хотел народ расшевелить, но из-за того, что я написал, мы теперь имеем систему безопасности, и лучшую, чем раньше.
Я слушал его с отвисшей челюстью.
— И вся эта работа, что ты проделал с компьютером, обезопасив нас от мошенничества, это из-за того,
Я стоял и смотрел на него, на плотную шапку рыжих кудрей, на сливочную веснушчатую кожу, на глаза, что подсмеивались надо мной восемь лет. Не хочу тебя терять, думал я; хочу, чтобы всего этого не было, чтобы ты этого никогда не делал.
— А как насчет заметки о Сэнд-Кастле? Что хорошего она сделала?
Он криво усмехнулся.
— Рано еще говорить.
Я посмотрел на смятые каракули в своей руке и почти непроизвольно вскинул голову.
— Ты собираешься сказать, — произнес Алек, — что я должен уйти.
Я посмотрел на него. Он был совершенно спокоен.
— Я знал, что должен буду уйти, если кто-нибудь из вас меня раскроет.
— И тебя это не заботит? — оторопело спросил я.
Он улыбнулся.
— Ну, как сказать. Я буду скучать по тебе, это факт. Но по работе... да я ведь говорил тебе, это не вся моя жизнь, как у тебя. Допустим, когда я пришел сюда, я любил свою работу. Мне очень хотелось стать банкиром, это ведь так великолепно звучало. Но если по чести, наверное, именно очарование меня влекло, а очарование исчезает, когда появляется привычка. Я вовсе не предан всей душой деланию денег... видишь, тебе я признаюсь честно, но никогда не думал, что смогу признаться себе.
— Но ты хорошо справляешься.
— До определенного момента. Мы уже это обсуждали.
— Мне очень жаль, — неловко сказал я.
— Ну, мне тоже иной раз жаль, а другой раз нет. Я ведь столько лет не мог решиться, а теперь это от меня не зависит, так я даже чувствую облегчение.
— Но... чем ты займешься?
Он расплылся в невиннейшей улыбке.
— Не угадаешь.
— Так скажи сам.
— "Что Происходит...", — заявил он, — предлагает мне полную ставку. — Он полюбовался моим смятением. — Я ведь написал для них порядочно.
Про других, не про нас, разумеется. Но чуть не в каждом выпуске есть что-нибудь мое, заметка-другая, а то и целая колонка. Они меня уже много раз звали, вот я и приду.
Я мысленно перелистал те дни, когда Алек, сбегав за шестью экземплярами, целый час после этого посмеивался. Алек, собиратель новостей. Алек, знавший все сплетни.
— Они должны информировать массы, — продолжал Алек, — но им нужен кто-то, кто оценивал бы достоверность информации, а не так уж много коммерческих банкиров подходят на эту роль.
— Да уж, — сухо сказал я. — Могу представить. Только скажи, намного ли будет меньше твой оклад?
— Чуток меньше, — бодро отозвался он. — Но мой иконоборческий дух это переживет.
Я ходил из угла в угол, не в силах смириться с положением вещей.
— Я подам заявление об уходе, — сказал Алек. — Так будет лучше.
Я без особой радости кивнул.
— А ты объяснишь почему?
Он задумчиво смотрел на меня. Наконец сказал:
— Если ты этого действительно хочешь — да. А так — нет. Можешь сказать им сам, потом, когда я уйду, если хочешь.