Высокий Утес
Шрифт:
День стоял жаркий. Я влез на вершину высокого кедра и оттуда наблюдал всю картину боя. Надо было видеть, как плелись айнаи в сторону лагеря кайовов. Их было всего около семидесяти воинов. Некоторые, гордо задрав головы, восседали на коротконогих уродливых лошаденках, над которыми богатые племена посмеивались, но большинство двигалось пешком. Те, что сидели на лошадях, вели себя так, будто никогда этих животных не видели и даже не пробовали их объездить. Одного из их воинов, видимо, вождя, попеременно косило то в одну, то в другую сторону. Он изо всех сил пытался держаться ровно, но справлялся с этой задачей неважно. Зато он пытался произвести впечатление свирепого гордого и непобедимого воителя. Пешие же индейцы, в большинстве своем, всем своим видом выражали полную рассеяность. Они будто бы не понимали, зачем их сюда выволокли и что сейчас будет происходить.
Другое дело кайова. Эти люди жили войной. Руки их никогда не касались орудий труда, а только резали на куски врагов. Перекрашенные в устрашающий боевой окрас из желтого, красного и черного
Вся прерия внимала могучему военному пению. Какое-то время краснокожие словно соревновались между собой, используя свои вокальные умения. Песнь кочевников, сулящая смерть проигравшим и славу победителям, ясное дело, звучала громче и в разы уверенней. Их противников это, к слову, очень раздражало, что было заметно по их поведению. Айнаи насупились, покрепче сжали копья и луки, и с боевым кличем ринулись в атаку. Их клич почему-то напомнил мне жалкое завывание, когда я услышал душераздирающий и по-настоящему вселяющий ужас вопль моих угнетателей. Несмотря на все усилия землепашцев, кайова нисколько не испугались. Дождавшись удобного момента, когда враг подберется ближе, они приступили к хладнокровному его уничтожению. Пять воинов вражьего племени пали замертво в первые секунды схватки, еще двоих сразил Маленький Жеребенок, мастерски используя свой лук. Меткости ему было не занимать. Враги приблизились и стали набрасываться на всадников, пытаясь сбрасывать их с лошадей. Некоторым это удавалось, но большую часть нападающих попросту отстреливали, как брехливых псов. Я заметил, что один из айнаев кинулся на вождя, который тоже участвовал в сражении. Атакующий был крепким малым, но Высокому Утесу, похоже, было плевать. Тыльной стороной своего томагавка он ударил противника в живот, тот упал наземь, но снова поднялся и едва не прикончил вождя, махнув палицей прямо у него перед носом. Вождь ловко увернулся и резким ударом топора раскроил сопернику череп. Радостно воскликнув, он сунул томагавк за пояс и слез с лошади. Вынув нож, он снял скальп с поверженного врага, сделав изящное круговое движение лезвием по лбу мертвеца. Он проделал это с полным спокойствием, прямо в гуще боя, словно яростной схватки и вовсе не было. С одной стороны, это можно объяснить тем, что оседлых индейцев никто не боялся, с другой, чтобы совершать такие бесбашеные поступки нужно обладать недюжинным бесстрашием. Высокий Утес не переставал удивлять. Вроде бы был мудрецом, но в бою совершал всякие глупости прямо-таки с юношеским азартом.
Очень скоро с айнаями было покончено. Выжившие с позором спасались бегством. Их предводитель, то и дело с ужасом оборачивавшийся назад и осматривавшийся по сторонам, улепетывал быстрее всех на своем низкорослом пони. Все это сопровождалось дружным хохотом триумфаторов. Короче, потерпевшие сокрушительное поражение горе индейцы в очередной раз доказали, что владеть табуном прекрасных скакунов не в состоянии, и что лучше бы им продолжать выращивать кукурузу. Насколько помню, они больше не совались в подобные набеги. Говорят, с оседлыми племенами никто не сравнится по части обороны своих владений. Что ж, возможно так оно и есть. Я, во всяком случае, ни о чем подобном не ведаю. Зато мне достоверно известно, что налетчики из них - никудышные. Чтобы прийти к такому выводу, достаточно просто посмотреть на то, как они вели себя при наступлении. Двигались гурьбой, как стадо баранов. Не то кайова, или команчи. Понятно, что о настоящем боевом построении они не имеют ни малейшего понятия. Но, все же, действуют в бою слаженно и дисциплинировано, как воины, а не огородники.
Прошло еще около трех недель после этого столкновения. Высокий Утес собрал военный совет в своем типи, на который собрались все предводители боевых отрядов. От одного из них Маленький Жеребенок узнал, что было принято решение покинуть восточные земли и двигаться к реке Колорадо, в центральный Техас, на ежегодную церемонию Танца Солнца. Он передал мне эти сведения, очевидно, не зная чем заняться. Уже очень долгое время он со мной не разговаривал, и сообщил мне эту новость явно без всякого удовольствия. Весть о том, что кайова собираются идти в сторону славной реки Колорадо, вселила в меня надежду. В то время многие белые поселенцы селились именно там, а близость цивилизации не могла не радовать. Хотя я понимал, что освободиться из этого "неофициального" плена мне вряд ли удастся.
Мы, не мешкая, собрались и покинули берега Нечес. Я заметил, что вождь и его сын посматривают на меня неодобрительно, даже с некоторой долей злобы. Остальные члены племени, впрочем, тоже не были довольны тем, что я бездейственно сидел на дереве, когда другие проливали кровь. Я и раньше не мог похвастать многочисленностью друзей среди кайовов, но теперь недругов стало намного больше, чем раньше. Те дикари, что доселе относились ко мне с равнодушием, теперь сменили свою позицию и стали откровенно меня ненавидеть. Во время этого путешествия одна старуха подошла ко мне и несколько раз больно ударила палкой по ноге. Я сидел на лошади, а бить всадника у дикарей считается жестоким
По пути нам встретилась небольшая группка бедняков из племен нече и анадарко. Оспа, некогда завезенная в эти земли испанскими и французскими миссионерами, и затем удачно распространившаяся многие годы, изрядно их потрепала. Вид этих несчастных вселял дикий ужас. Лица - в язвах, на руках и ногах - куча лопающихся смердящих волдырей. Кайова не проявляли к ним сочувствия. То, что эти пропащие люди являлись представителями конфедерации кэддо, на руку им, конечно, тоже не играло. Воины прогнали их колющими ударами копий, непрестанно ругаясь при этом, одного даже убили. Забавно.... Ведь именно от кэддоанского слова Taysha (друг) Техас получил свое название. На необъятных просторах этой земли к людям, от чьего языка получила она свое название, дикари, чья родина была расположена чуть севернее, относились, как к скоту. И они, как прокаженные у стен Иерусалима, скитались в поисках пропитания.
Вообще, меня удивляло то, как уверенно люди Высокого Утеса чувствовали себя здесь - в местах, которые им, в общем-то, не принадлежали. Исконными землями кайовов считались нынешние штаты Канзас, Колорадо и Оклахома, в пределах, которых правительство, собственно, со временем и создало для них резервации. Мне стало интересно, почему вождь все никак не покидает территорию Техаса. Но спрашивать об этом своего бывшего хозяина я, разумеется, не стал, дабы не сделать его хозяином нынешним. Лишь спустя много лет, от одного старого полуслепого индейца, в форте Силл, я узнал, что этому предшествовал ряд событий, о которых никто распространяться не желал. Задолго до Высокого Утеса вождем кайова был некий Твердый Камень. Таким же сдержанным нравом, как отец Маленького Жеребенка, он не отличался, часто ссорился с верховными вождями племенного союза. В конце концов, лидерам это поднадоело, и они велели ему со своими людьми катиться на все четыре стороны. Твердый Камень, недолго думая, решил направиться в Техас, где команчи, руководимые его друзьями Бизоньим Горбом и Танцующим Оленем, приняли буяна с распростертыми объятиями. Шло время, вожди крепко сдружились, как, впрочем, и их подопечные. В результате, люди Твердого Камня уже скорее чувствовали себя стопроцентными команчами, чем кайовами. Но, как ни парадоксально, корней своих не забывали. Они ведь Ка-иг-ву - Главные Люди! С тех пор техасские долины, леса и реки стали домом для кочевой группы, некогда отделившейся от родного племени по причине буйного нрава своего предводителя. В теории, вспыльчивый человек не может быть вождем, но на практике порой встречались представители рода индейского, готовые идти за смутьянами, не сильно чтущими заветы родного народа. К тому же, Твердый Камень был очень щедрым, а удача всюду следовала за ним, как послушная собачонка. Так что ничего удивительного нет в том, что многие согласились следовать за таким бунтарем. Как уже отмечалось, этой группой впоследствии руководили куда более мудрые люди, (тот же Высокий Утес), но искать мира с давно забытыми соплеменниками и возвращаться в Оклахому никому уже не хотелось. И вождю, впрочем, тоже.
Резко изменившееся ко мне отношение со стороны дикарей, Дика и Саймона, к сожалению, не впечатлили. На одном из привалов они сделали то, за что поплатились бы головами, будь я одним из краснокожих. В племени меня теперь недолюбливали, но однозначно утвержденного разрешения колотить меня не было. И, однако же, парни об этом ни на секунду не задумались. Однажды утром они дождались, пока я пойду к воде умыться, предварительно подстроив засаду на берегу, и неожиданно на меня набросились. Один из них, кажется, дубасил меня булыжником по горбу. Я изворачивался, как мог, пробовал отбиваться, но это было совершенно невозможно в сложившихся обстоятельствах. Саймон скрутил мне руки сзади. С довольной миной, Дик лупил меня ногами в живот и в причинное место. Вдоволь наиздевавшись, они пару раз на меня плюнули и убрались. Слезы невольно выступили из глаз, потекли по щекам. Отвечать пленникам за нанесенное оскорбление я не собирался, потому, что сам заслужил такого к себе отношения. Меньше следовало заботиться о собственной репутации, которая, как видно, все равно очень скоро пошатнулась, и больше проявлять видимого сочувствия. Хотя, было уже поздно. Я понимал, что надо мной нависли тучи, и что скоро должно произойти нечто недоброе.
Я и словом о произошедшем ни с кем не обмолвился. Ссадин на лице было немного, да и те, что были, я хорошо прятал. Это, конечно, очень глупо, учитывая тот факт, что индейцы - существа глазастые. От них почти ничего невозможно скрыть. Но в тот момент я об этом совершенно не задумывался. В сторону пленников порой кидал гневные взгляды. По их поведению было заметно, что они боятся. Я ведь в любой момент мог пожаловаться Маленькому Жеребенку, или его отцу, и тогда ребятам было бы худо. Не взирая на перемены в отношении дикарей ко мне, которые с каждым днем становились все более видимыми, я все еще имел право отстоять свою гордость и сделать так, чтобы рабы поплатились за содеянное. Однако делать этого я не стал. Не потому, что мной двигали благородные мотивы, нет. Просто, как я уже сказал, поступок разозленных юношей был полностью оправдан моим скверным поведением и скрытым стремлением угодить краснокожим.