Высота
Шрифт:
Осталось только рассказать о своем решении Маше.
Поедет ли с ним Маша? Токмаков попробовал представить себе ее лицо, когда он задаст ей этот вопрос. Маша одновременно бывает задумчивой и веселой, откровенной и скрытной, бойкой и застенчивой.
И снова Токмаковым овладело нарастающее беспокойство.
А тут еще на него свалилось множество новых хлопот и забот.
Старший прораб Токмаков понял вдруг, какой сравнительно маленькой была мера ответственности, которую нес прораб Токмаков. Недавняя работа его, такая многотрудная, представлялась теперь легкой.
Токмакову, как старшему прорабу, выделили машину, известную под названием «бобик», а в распоряжение Матвеева передали полуторку. Старик очень гордился тем, что у него своя машина. То и дело слышалось: «Где мой шофер?», «Я пошлю сейчас свою машину», «Где моя машина?». Когда полуторка долго стояла без дела, Матвеев чувствовал себя неловко — словно это такси, у которого не выключен счетчик. Матвееву с непривычки казалось, будто он заставляет кого-то ждать, и, может быть, поэтому так охотно уступал свою машину — подвезти трос, домкрат, лебедку, отвезти домой рабочих.
Место Матвеева занял Вадим. Он отнесся к своему выдвижению так, словно иначе и быть не могло — рано или поздно он должен стать мастером монтажных работ. Зато Крапухин похвалялся всем и каждому новым назначением Вадима и по этому поводу перехватил лишнюю стопку.
17
Из ворот лесопитомника выезжали грузовики с саженцами. Нежная паутина корней была обнажена, ее укрывали на дорогу влажной соломой или рогожами. Деревца складывали корнями к кабине. Верхушки их тяжело свешивались из кузова, почти касаясь земли. На ухабах грузовик сильно встряхивало, и тогда деревца подметали своими верхушками дорогу.
Когда перевозили молодые клены, Маше казалось, что трехтонка везет один огромный желтый веник. Ясени потеряли листву раньше, казалось, что это исполинская метла. Последние листья-одиночки опадали при укладке ясеней.
Три тысячи машино-рейсов нужно сделать, чтобы вывезти саженцы из лесопитомника, и каждая такая машина везла куда-то будущий скверик, уголок сада, кусочек аллеи или бульвара. И действительно, бывало в Каменогорске проснется человек днем после ночной смены, а под окном у него — новорожденный сквер.
Саженцы уезжали из лесопитомника на машинах, на ручных тележках, их уносили на плечах. Дети бережно несли деревца, взявшись за них по двое, по трое.
Тетка Василиса тоже явилась в питомник за саженцами для своего садика.
— Куда мне такие желтые? — воинственно кричала она на девушку, подбиравшую для нее саженцы. — Карпухиным — и вдруг третий сорт? Ты позеленее подбери!
— Зеленее — хуже.
Тетка Василиса разыскала в питомнике Машу. Долго выговаривала ей за то, что Маша глаз не кажет, а в наказание потребовала: пусть пойдет с ней на делянку и сама выберет саженцы.
Маша выбрала несколько молоденьких кленов.
— Опять желтые?
— Пожелтели — значит, все питательные вещества ушли в корни, в ствол. Запасы на будущий год.
— Ну, как знаешь. Тебя этому учили. Но если твои желтые не приживутся… Я ведь примеряюсь клены у той лавочки посадить. Где вы всегда с Андрюшей сидели. В прошлый вторник его годовщина отошла.
— Как же это я? — Маша всплеснула руками и тут же приложила их к пылающим щекам. — Все годы помнила. День Андрея!..
— Что же тебе, вечно печаль при себе держать? Когда сердце твое в одиночестве проживало — дело было одно. А сейчас памяти не хватило. Жизнь, она свое берет…
Уже давно скрылась за опушкой Василиса с саженцами на плече — желтые листья при каждом шаге покачивались за ее спиной, — а Машу все не оставляло ощущение неловкости или смутной вины.
Все эти дни вокруг нее кружились и падали листья, а на душе у Маши было по-весеннему радостно.
Ах, как она ждала сегодня утром звонка Кости. Голос в трубке прозвучал таким далеким, чужим. Она услышала фразы — спросил о самочувствии, что-то сказал о погоде. Ни одного ласкового слова. И встречи не назначил. Занят, говорит, так, что передохнуть некогда. Кран обрушился и сломал весь график. Конечно, сейчас ему не до встреч.
Жаль, вчера не набралась смелости и не поехала повидаться после работы.
Весь вчерашний вечер думала о нем. Ей хотелось знать, о чем Костя думает в это самое время. Она хотела видеть его усталые глаза.
Вчера вечером за ней заходили подружки. Звали ее погулять, посмотреть на закат.
Она отказалась от прогулки, осталась дома и решила посидеть вечер за книгой. Листала страницу за страницей, и не понимала смысла прочитанного.
Он ни разу не проговорился, что любит ее.
«А разве нельзя сказать все без слов?»
В последнее время Костя часто выглядит замкнутым. Это оттого, что он твердо обещал ей остаться в Каменогорске, а сейчас избегает разговоров о будущем.
Почему Костя не хочет довериться ей? Прямой разговор был бы гораздо легче и лучше, чем их нынешнее молчание.
Усталый, охрипший, носится где-то по стройке. Как бы ей хотелось помочь ему, когда он так тяжело работает, хотелось бы посмотреть ему в глаза, чтобы убедиться — он верит ей, знает, что она сможет ему быть самым близким другом…
Она была рада тому, что у нее и сегодня так много хлопот в лесопитомнике и в городе — настала осенняя страда, — что скорее пройдет время, которое ей нужно прожить до встречи с Костей.
Остаток дня Маша разъезжала по городу на стареньком «москвиче» — пикапе с деревянным кузовом. Всюду расселялись кусты и деревья, всюду за зелеными новоселами нужен был глаз и глаз. Там кто-то догадался выкопать лунки за неделю до посадки, они давно сохнут, выветриваются; земля, выброшенная из лунок, тоже высохла, и деревцам придется очень трудно. Там кто-то собрался высадить на узкой улице липу и ясень, а куда их с широкими кронами — на узкую улицу? А на какой-то окраине козы объели только что высаженные кусты. И Маша вспомнила: «Ну, как ваши козоустойчивые?»