Высщей категории трудности
Шрифт:
— Я не захватил с собой даже зубной щетки, не говоря уже о прочем.
Воронов успокоил:
— Что — нибудь придумаем. Свитер у меня есть запасной, а штормовку дадут ребята. Хуже со спальным мешком. Мешков мало, придется спать по двое. Поместимся?
— Как — нибудь поместимся, — сказал он минуту спустя.
И ни слова, даже намека, на то, что осталось внизу, в долине. Я почувствовал раздражение от его спокойного голоса, от этих мелочей, которые занимали его. Спальный мешок, свитер… Где остальные шесть ребят? Здесь, под снегом? А если не здесь, если у них именно эта ночь может оказаться последней?
Солнце уже скрылось за вершиной, мы были на границе дня и ночи. Ночь догоняла нас по пятам, и одно время казалось, что мы оторвемся от нее, но вдруг малиновая верхушка вершины потемнела, словно остывшее железо, и нас окутали сумерки.
На плато сиротливо бился на ветру флаг, но вещей, выгруженных из вертолета, уже не было. Нас дожидались двое провожатых. Они объяснили Воронову, что все вещи спущены в лагерь, а лагерь разбит внизу, на берегу Малика, и Воронов похвалил: «Молодцы».
— До Малика с километр лыжня проложена, но спуск довольно крутой, — сказал в ответ на похвалу один из провожатых.
— Договоримся сразу, — предупредил меня Воронов. — Николай Васильевич падает направо, а ты налево.
— Почему я должен падать? — возмутился Новиков. — Я на лыжах, слава богу, с пяти лет.
— Ну, если так…
Впереди пошли туристы. Я шел третьим, за мной Новиков. Наст был такой твердый, что пялки скользили, как по льду, и я беспрерывно терял равновесие.
Из — за хребта дул ветер, обжигал лицо и забирался под пальто. Я позавидовал туристам. Они плотно упакованы в штормовые костюмы. На головах шерстяные шапочки и капюшоны, на ногах брезентовые чехлы — бахилы, Все продумано до мелочей. Настоящая снего — ветрозащитная упаковка.
Далеко внизу, на юго — востоке, вдруг вспыхнула зеленая ракета. Потом вторая. Идущий впереди меня проводник остановился, вытянул руку вверх и выстрелил. Все случилось так неожиданно, что я инстинктивно шарахнулся в сторону.
Красная ракета описала дугу, залила снег сиропом
— Там лагерь?
Провожатый обернулся, на ходу перезаряжая ракетницу.
— Отряд Лисовского, — сказал он глухо, словно из бочки. — Получили по радио приказ идти к нам. Часа через два придут.
Сзади меня послышались проклятия. Новиков упал, неудачно врезавшись в куст вереска.
— Дальше пойдет мягкий снег, — утешил тот, что стрелял из ракетницы. Он повернулся ко мне лицом, и теперь я понял, почему он бубнит. Половина лица у него была под маской. Он помог Новикову подняться и подал ему палки.
— Как вы думаете, — сказал Новиков, — они тоже шли по этому плато?
— Конечно, — ответит тот. — Мы шли по их следам. Следы обнаружили вон там, на Малике, — указал он вниз, в темноту. — Они не могли обойти это плато. Но фирн сейчас кончится. Скоро кончится, — успокоил он — и Новикова, и меня.
— А палатку мы нашли по азимуту, — объяснил наш проводник, пропуская меня вперед. — На фирне следы не остаются, мы засекли их направление по компасу и вышли на палатку.
Спустя минуту он сказал у меня за спиной:
— Сейчас мы идем по их следам. Мы шли по их следам…
Я не заметил, как началась мягкая лыжня. Меня вдруг понесло, на каком — то повороте я попытался обогнуть дерево, и вовремя вспомнил про совет Воронова: падать налево.
Едва я успел свалиться, как мимо пронесся турист, видимо, тот, что с ракетницей, он шел сзади меня, а в следующую секунду я оказался погребенным в снегу под Новиковым. Конечно, он забыл, что ему надо падать на правый бок!
— Кто это разлегся посреди дороги? — сердито спросил он.
— Я думал, вы хоть извинитесь! Лыжня в двух метрах от меня.
Новиков, видимо, догадался…
— Такая темень… Извините…
— Приятно слышать.
Мы бы переругивались и пытались освободиться от лыж и друг от друга еще минут десять, все глубже утопая в снегу, если бы не подъехал Воронов.
— Я задержался на перевале, — сказал он. — К нам идет Лисовский, я засекал азимут по ракетам.
Пока мы с Новиковым очищали друг друга от снега, подъехал и Васюков.
— Нет, я сам проверял, Валентин Петрович. Центр седловины, палатка и сосна лежат на одной прямой. И наклон берез тоже вдоль этой линии…
Васюков увидел нас и мгновенно умолк.
— О какой линии вы говорите? — насторожился Новиков.
Ответил после небольшой паузы Воронов.
— Вот Коля Васюков предполагает, что их выдуло из палатки сильным ветром. Видели, как растут березки на границе леса. Почти стелются по земле. Это от частых сильных ветров…
— Еще одна теория?
— … Они установили свою палатку на аэродинамической оси. Судя по местности, ветры дуют по центру перевала на сосну, где мы нашли костер.
— Товарищ Васюков, а палатка в самом деле порезана ножом?
— Да… Мне кажется, что порезана, — сухо протянул Васюков, и разговор прекратился.
Дальнейший спуск до лагеря мы проделали в полном молчании. В лесу было так темно, что я уже не различал под ногами лыжню и катился туда, куда меня катили лыжи. К счастью, спуск стал более пологим, и я только дважды выполнил совет Воронова «падай налево».
Потом лес просветлел, послышались голоса, и мы выкатились на поляну. Здесь горел костер, вокруг него стояли туристы, за ними угадывались лыжи, составленные в «козлы». Полянка была утоптана, вещи аккуратно уложены в штабель, трое или четверо возились с палаткой. Искры от костра уносились вверх, и дым наверху растворялся в темноте. Обычный туристский бивак…
На секунду у меня в сознании время сместилось, и я увидел перед собой не спасателей, а сосновцев. Я хорошо помню, что даже потряс головой, чтобы избавиться от наваждения…