Высшая мера
Шрифт:
— Нет, погоди, почему ты не договариваешь?
— Мне не до этого, — с раздражением сказал Мерц.
— “Не до этого”. Мило. Мимоходом сказал гадость.
— Конечно, делать гадости лучше. Я прекрасно понимаю, мой возраст, разница в летах… Да что там…
— Николай Васильевич! — звонким, звенящим голосом окликнула Мерца Ксана. Он остановился на
пороге, но не повернулся к ней. — Николай Васильевич, помнишь — разговор ночью на набережной? Ты
сказал: “Ксана, я все понимаю и
— Я еще сказал что-то о честности, надо быть честной и искренной.
— Верно. Честной и искренной. Хорошо. Тогда, если хочешь знать…
Но резкий и короткий звонок прервал ее.
— Я открою, — сказала Ксана и вышла. Английский замок туго открывался, руки Ксаны слегка дрожали.
Она все же открыла дверь. На пороге стоял Печерский.
XI
— Николай Васильевич, я собственно, вот по какому делу. Сколько помнится вы изволили обещать мне
любезное содействие… — начал Печерский.
— Да, да… Но вот этот грипп. Ну как у вас? Обжились в Москве?
— Все благополучно. Вот только насчет работы… Средства кончаются, надо подумать о заработке.
— В самом деле, ты забыл, — осторожно вмешалась Ксана.
— Я записал у себя. Не так уж трудно найти работу квалифицированному шоферу. Но, конечно, придется
поискать.
— Трудно ждать, Николай Васильевич, очень трудно. И не в смысле одного заработка, а вообще…
— То есть, как вообще? — спросила Ксана. — Сейчас только она рассмотрела Печерского. Раньше он
держался независимее и наглее. Сейчас он был, видимо, смущен. Затем он похудел. Еще резче обозначились
скулы и четырехугольный подбородок.
— Надо, так сказать, легализоваться. Я человек с волчьим билетом. И вот такой человек ходит по Москве,
не работает, живет на неопределенные средства… Мало ли какие могут быть осложнения…
Мерц улыбнулся и пожал плечами.
— Позвольте, поскольку вас сюда пустили, поскольку вы легально приехали, какие же могут быть
осложнения?
— В этом смысле у вас все в порядке? — спросила Ксана.
— Точно так, разумеется. Но Николай Васильевич… я издергался. У меня чуть ли не галлюцинация, что-
то вроде мании преследования. Вот потому я и беспокою вас. Человек на работе, устроившийся, так сказать,
сомнений не вызывает. А я без определенных занятий… Надо легализоваться.
— Кто вас преследует? Кому вы нужны? — резко спросила Ксана и Мерц неодобрительно оглянулся на
нее и наклонился к Печерскому.
— Я понимаю, в первое время это естественно, боролись, активно боролись, затем вернулись сюда. Вы
видите прежних противников лицом к лицу. Естественно, некоторое, не имеющее под собой почвы,
беспокойство. Но не преувеличивайте; и
покраснел.
Печерский понял, что сейчас Мерц предложит ему денег. Он встал и тоже покраснел, но как раз в эту
минуту раздался звонок. Ксана ушла открывать.
— Содействие, так сказать, рекомендация, вот все, что требуется от вас, Николай Васильевич.
— Что касается меня…
— Это к тебе, — сказала Ксана и протянула Мерцу визитную карточку.
— Простите, ко мне по делу. — Мерц встал и протянул Печерскому руку. — Позвоните мне сюда или в
четверг на службу.
— Обязательно. Имею честь кланяться.
Печерский взял руку Ксаны, и она почувствовала, как дрогнула его холодноватая, длинная рука. Она
подняла голову и увидела глаза Печерского пустые, прозрачные, стеклянные глаза, обращенные к двери из
коридора. Это был испуг и отчаянье. На пороге стоял очень высокий, худой, лысый до того, что трудно было
рассмотреть где лицо переходит в лысину, человек. Человек держал в руках шляпу и желтые перчатки и смотрел
мимо Ксаны и Печерского в сторону Мерца.
— I beg- your pardon, — сказал Мерц.
— Я свободно говорю по-русски, — правильно, но с сильным акцентом, сказал Клемм. Мерц открыл
дверь и они прошли в кабинет. Ксана взглянула на Печерского. Он был мертвенно бледен и смотрел в дверь,
куда ушли Мерц и Клемм.
— Что с вами? — спросила Ксана.
— Не извольте беспокоиться. Имею честь… — задыхаясь ответил Печерский и вышел.
XII
Печерский и Александров сговорились встретиться у почтамта в девять часов вечера. Печерский опоздал,
Александров собрался уходить. Был десятый час, когда Печерский вдруг появился на противоположном
тротуаре. Александров холодно поздоровался и сказал:
— Я думал, вы обманули.
— Кто обманул? — спросил не расслышав Печерский. Видите ли, у меня дела. — Он замолчал и
внимательно смотрел на Александрова.
— Пойдем на бульвар.
— Нет, — сказал Печерский, — если угодно, поедем ко мне.
— Поедем. Вы живете в гостинице?
— Нет. Довольно далеко.
В трамвае оба молчали и изредка смотрели друг на друга: Александров рассеянно и равнодушно,
Печерский настороженно и как бы с любопытством.
— Вот что, — вдруг сказал он, — почему вы так одеваетесь? Лучше не выделяться. У вас вид явного
эмигранта, мастера с Бианкура. Надо проще.
— Чего же проще? — Александров хлопнул себя по бархатной блузе и штанам. — Вот весь гардероб. Что
поделываете? Как живете? — равнодушно, явно из приличия, спросил он. Печерский неопределенно