Высший пилотаж
Шрифт:
Она пробормотала, еще пытаясь хоть в чем-то ему противостоять:
— Что это за «у меня»! Я — сама по себе.
— Как скажешь. Пусть будет «сама по себе Шерлок Холмс».
— Скорее, мисс Марпл.
— Вы блестяще закончили свое следствие, очаровательная мисс Марпл.
Глаза у Маши слипались, язык еле шевелился, но она все еще не сдавалась:
— Она не очаровательная. Она старуха.
— А ты — нет, — подытожил он, и на этом спор прекратился. Маша задремала на мягком сиденье серебристого «мерседеса».
Глава 13
«МЕРИ ЕДЕТ В НЕБЕСА»
Теплый летний вечер был напоен запахами мяты и жасмина. Дневные птицы уже смолкли, а соловьи не пробудились еще для своих песен о любви. И только легкий закатный ветерок, казалось, мурлыкал себе под нос какой-то тихий лирический мотив — в скрипичном ключе, ключе соль.
Божественный Гелиос направил свою колесницу вниз, к линии горизонта, и его квадрига была сейчас не золотой, а нежно-алой. Бог Солнца собирался пересесть с нее в огромную ладью, которая проплывет за ночь по темным зеркальным водам обратно, к месту восхода.
И все начнется сначала, ведь в жизни все циклично, все повторяется.
Но в тот момент Маша, против обыкновения, не жалела об этом. Пусть то, что происходит, повторяется вновь и вновь. До бесконечности!
А происходила очень простая вещь. Девушка сидела на ступеньках своего резного крыльца со ступнями, опущенными в цинковый таз, а Иоанн, стоя рядом с ней на коленях, собственноручно мыл ей опухшие ноги. Он бережно перебирал пальчик за пальчиком, массировал подошвы, ополаскивал щиколотки.
Маша немного смущалась, что это происходит на глазах у всего поселка, но и гордилась в то же время. Ведь они не совершали ничего постыдного, запретного. Не целовались и не обнимались. Разве кто-нибудь может осудить обыкновенное мытье ног?
Иоанн, наверное, предпочел бы назвать этот процесс не мытьем, а омовением: ему казалось, что он допущен к совершению некоего священного обряда. Для него такое тоже было впервые. Ему случалось посещать вместе с женщинами и дорогие бассейны, и самые лучшие сауны, и нырять на пляжах многих теплых европейских морей.
Но вот оказалось, что старый цинковый таз с двумя ушками по бокам превосходит все водоемы мира. Это — священный сосуд, в котором хранится волшебная жидкость, называемая нежностью.
Вода колыхалась, прикрывая маленькие розовые ножки. Какой размер? Тридцать четвертый? Как у Золушки.
Наверное, взрослой обуви не выпускают для такой ступни. Может быть, поэтому Маша и носит туфли на низком каблучке, детского фасона?
Или... или это все по той же проклятой причине, которую он наконец понял: в «Детском мире» покупать дешевле?
Как бы то ни было, он обязательно разыщет самого лучшего сапожника, чтобы изготовил Золушке туфельки на заказ. Пусть они будут мягкими и удобными и не натирают до мозолей нежную, как шелк, кожу.
Он растроганно думал о том, что Машенька натрудила ноги, разыскивая его.
— Вот ведь куда надумала идти! — упрекнул он, но совсем не сердито. — В зараженную зону!
— А почему ты мне сразу не сказал, что твой самолет — не «кукурузник» и ты не опыляешь поля?
— Разве ты спрашивала?
— Все равно. Ты водил меня за нос. Мог бы сразу рассказать о себе.
— А когда? Ты постоянно пряталась от меня в подъезде. Даже кофе не пригласила попить.
— Ох, кофе! В Москве целая упаковка осталась. А здесь у меня нет.
— А ты завари мне травок, как тогда, помнишь? В жизни не пил ничего вкуснее.
— Но теперь ты не больной.
— Нет, больной. Я болен тобой! Знаешь, порой доходит до бреда.
Маша размягченно засмеялась:
— Как сказала бы наша Вера Петровна — губительный весенний авитаминоз.
— Как сказал бы Карлсон — паранойя и навязчивая идея. И еще — маниакально-депрессивный психоз.
— Кто такой Карлсон?
— Мужчина в самом расцвете лет.
— Он живет на крыше?
— Нет, на крыше живет солнечная королева.
— Я забрала шахматы.
— Надеюсь, ты не всучишь мне их обратно?
— Ладно, пусть остаются.
— Ага! Выходит, я добился своего?
— Ну, в этой маленькой частности — да.
— А в чем-то другом — нет?
Маша помрачнела. Она до сих пор не заводила разговора о маминых деньгах. Но вовсе не потому, что решила их присвоить.
Просто ей было жалко поломать эту милую болтовню, разрушить очарование розового вечера... Даже просто — вынуть ноги из ушастого таза, вода в котором уже нагрелась от их с Ионой общего тепла.
А выяснение отношений, упреки, требования, отказы и возмущение — все это так не вязалось с тихим вечерним счастьем!
Она замечала, что женщины из соседних домов время от времени проходят мимо ее участка как бы по делу, на самом же деле — чтобы хоть краешком глаза полюбоваться через жерди штакетника на идиллическую процедуру омовения. И чтобы позавидовать белой завистью дочке профессора Колосова, этой милой доброй девушке с толстой пшеничной косой.
Никаких других дел не могло у них быть в этой стороне поселка в вечерний час, ведь резной пряничный домик — крайний и за ним простираются лишь пустынные поля.
Это было так приятно!
Пусть бы весь мир собрался сейчас за штакетником и стал свидетелем Машиного триумфа!
Пусть бы увидели это и недруги! Например, однокурсники Илья, Мишка и Виталий. А также — навязчивый сосед Антон Белецкий...
Говорят, не поминай черта к ночи.
Антон оказался легок на помине, как тот самый черт. Одной породы существа, Кощеевой.