Высший пилотаж
Шрифт:
«Боже, она еще и «негром» подрабатывает, — ужаснулся он. — Это когда же, если на работе с девяти до шести? По ночам, выходит».
Боясь, что его долгое отсутствие покажется Машиной матери подозрительным, вышел на кухню, где уже кипел чайник и был нарезан свежий хлеб. Но на хлеб ему предложили намазать не сливочное масло, а маргарин.
Варенья, правда, было вдосталь.
— Машенька варила! — с гордостью сообщила Наталья Петровна. — Своего урожая! Вот это, изумрудное, из крыжовника, называется «Царское»!
И хотя варенье оказалось действительно царским, клеенчатая скатерть, на которой оно стояло, была истерта до такой степени, что почти не разобрать рисунка...
На следующий день рано утром в квартире Колосовых вновь раздался звонок.
Все население «бабьего царства» устремилось к дверям.
Пусси — потому, что она тревожилась за своих котят и желала удостовериться, не ворвется ли с лестничной клетки соседский спаниель Рафаэль.
А Наталья Петровна и Маша — потому, что обеим хотелось увидеть одного и того же человека. Отчего-то обе были уверены, что пришел Иоанн.
«Машеньке бы такого жениха, — думала мать. — Он заботливый! Жаль, что они вчера разминулись. Попили бы вместе чайку — глядишь, и завязалось бы что-нибудь... Хотя вообще-то, конечно, все мужчины сволочи. А все же... Я бы не отказалась от такого зятя».
Маша же опять терзалась: «Вот еще, надумал! Вместо одного старенького томика Шекспира — роскошное собрание сочинений! Это же целое состояние! Небось влез в долги. А утеряна-то книга по моей вине... Вера Петровна, конечно, завизжит от восторга, увидев такое «поступление», но это нечестно. Надо вернуть! Сейчас скажу ему: пусть забирает обратно!»
Она обогнала мать:
— Я сама открою!
Но на площадке стоял вовсе не Иона Соколов.
Это был их почтальон Левочка, дебильного вида паренек, подрабатывавший разноской корреспонденции.
— Мне Наталью Петровну! — потребовал он.
Маша, понурившись, пошла к себе. Мама тоже казалась заметно разочарованной.
Левочку приняли на почту из жалости да еще потому, что катастрофически не хватало рабочих рук. Платили ему копейки и доверяли разносить заказные письма и извещения на переводы и бандероли: его соображения хватало на то, чтобы прийти по точно указанному адресу. Сами же деньги и посылки всегда разносила другая почтальонша, разбитная Алевтина. Она же занималась и пенсиями, и пособиями.
— Наталья Петровна, вам столько денюжек, столько денюжек! Левочка принес. Сам Левочка.
— Каких денежек? До пенсионного дня еще далеко. И что с Алевтиной? Заболела?
— Левочка здоров. Левочка принес.
— Наверное, какая-нибудь надбавка, — задумчиво проговорила Наталья Петровна. — Или индексация. А может, ты вообще, Левочка, ошибся?
Писем им было получать не от кого, бандеролей тоже.
— Ошибся? Ошибся. Нет, не ошибся. Вот тут у меня написано: Колосова Наталья Петровна. Вы Колосова Наталья Петровна? Да, вы Колосова Наталья Петровна.
— Как с тобой трудно, Левочка. Дай-ка я сама взгляну.
Парень протянул ей бланк денежного перевода. Все правильно: адресовано ей. Но сумма...
Наталья Петровна протерла глаза и схватилась за косяк, чтобы не потерять равновесия. Такие суммы фигурировали разве что в отчетности их предприятия в целом. Как частному лицу они ей и не снились.
Она перевернула бланк. В графе, отведенной под письменное сообщение, коротко значилось: «Выходное пособие».
— Ничего себе пособие, — прошептала она. — Да на это — жить да жить...
Левочка монотонно пробубнил:
— Пересчитайте и распишитесь. Распишитесь и пересчитайте.
Он протянул ей толстенную пачку купюр, заклеенную банковской бумажной лентой. Потом еще одну. И еще, и еще...
— Как же тебе все это доверили, Левочка? — всплеснула руками Наталья Петровна?
— Меня привезли на машине. На машине привезли. Покатали Левочку.
— Да что они, с ума сошли! Тебя! С такими деньгами! Тебя могли ограбить и убить!
— Левочку катали. Левочку не били. — И заученно повторил: — Пересчитайте и распишитесь.
Пересчитать Наталья Петровна смогла только целые упаковки, а не отдельные купюры: опытным бухгалтерским взглядом она сразу определила, что обмана нет и все банковские пачки — полновесные.
Дрожащей рукой расписалась. Хотела дать почтальону монетку на чай, но он по-бычьи затряс головой:
— У Левочки есть. Левочке дали.
Он зашагал вниз по лестнице, выполнив свою ответственную миссию, а бедная пенсионерка, которой вдруг привалило нежданное богатство, истерично закричала:
— Маша! Я преступница! Меня повесить мало!
— Что, мамочка? Что такое? — выскочила из комнаты перепуганная дочка.
— Я неблагодарная! Я плохо думала об Иване Ивановиче, нашем благодетеле!
— Будьте любезны Ивана Ивановича!
Маша решила связаться со строительным управлением из библиотеки, чтобы мама, выглядевшая совершенно сумасшедшей, не мешала ей во всем разобраться.
— Ивана Ивановича нет, — был короткий ответ.
— А когда он будет, простите?
Следующий ответ был еще короче:
— Ни-ког-да.
Короткие гудки. Маша набрала номер снова:
— Это СУ?
— СУ.
— Ну попросите же Ивана Ивановича, почему вы вешаете трубку?
— Сказано же — нет его.
Маша вся сжалась — вспомнила про свое короткое и недвусмысленное пожелание этому человеку:
— Неужели... умер?
— Не знаю, — равнодушно ответил голос. — Может, уже и умер.
— Что значит «не знаю»?
— Он уволен.
— Давно?
— Недели две.
Так-так-так... значит, сразу следом за Натальей Петровной! Выходное пособие не могло идти так долго... И потом, решив выдать такую сумму, предварительно позвонили бы, предупредили.