Высший пилотаж
Шрифт:
— Хорошо впишешься между бабками на лавочке. Будете все новости обсуждать: кто, что и когда видел.
— Да я бы не отказался посмотреть... — гадко усмехнулся Антон. — Позвала бы свечку подержать...
Маша не выдержала и с размаху хлестнула его по щеке. Шершавая, натруженная на огороде ладонь отпечаталась на его лице всеми пятью пальцами.
— Ты! — Он отшатнулся, и Маше на секунду показалось, что он сейчас ударит ее в ответ.
«Вот, взяла привычку руки распускать», — тут же укорила она себя. И вдруг со стороны тропинки раздались громкие аплодисменты.
— Браво, отшельница!
— Напросился, Белецкий? Еще мало получил!
Большая
— А ты врежь ей, врежь, — с издевкой посоветовал паренек в клетчатой ковбойке. — Чего стесняешься?
— С идиотками я не связываюсь, — пытаясь сохранить достойную мину, отозвался Антон. — Ей лечиться надо от бешенства матки, уже на всех мужиков кидается...
— А вот сейчас ты от меня схлопочешь, — крепкий парень выдвинулся вперед, угрожающе закатывая рукава.
— Шутка, — стушевался Белецкий — Шуток не понимаете?
Он быстро отступил назад, но парень остановил его:
— Извиниться не забыл?
— Прости... — пролепетал Антон. — Просто с языка сорвалось. Язык мой — враг мой.
Он выжал жалкую улыбочку и поспешно ретировался под общий хохот.
— Маша! Что же ты творишь? Мне весь день звонят! Разве можно так безответственно относиться к людям? — тут же набросилась на нее мама.
Маша рта не успела раскрыть, только чуть отодвинула трубку от уха.
— Я передумала...
— Опять?! Мы же договорились!
— Мам, послушай, — быстро сказала Маша, вклинившись в готовый обрушиться на нее новый поток слов. — Я остаюсь на даче. В конце концов, у меня отпуск! — И быстро повесила трубку, оставив мать в полном недоумении.
...Каждый день похож на предыдущий. Зарядка, уборка, огород, потом консервирование... Только одна разница — все бледнее и незаметнее синяки и все тоскливее и тревожнее на душе. Теперь Маша маниакально проверяла перед сном все запоры, задвигала дверь кухонным столом, а рядом с диваном клала звонкий милицейский свисток, который выменяла у мальчишек на целую миску пенок с крыжовенного варенья.
Она с удовольствием смотрела, как они зачерпывают сладкие пенки чумазыми пальцами, как чудесно светятся довольными улыбками перепачканные рожицы... Один карапуз лет шести удивительно смахивал на Иону: такой же черноволосый, смуглый от загара, с огромными черными глазищами. Из выгоревших за лето шортиков торчит игрушечная «Моторолла», и пацан, на забывая макать палец в миску, другой рукой поминутно нажимает кнопку, и тогда на весь участок раздается механический голос:
— Хело... Хау а ю?
Наверное, когда Иона был маленьким, он был похож на этого мальчугана... Так же лазил по деревьям, обдирал в чужих садах зеленые сливы, хотя своих навалом, так же морщил нос и улыбался щербатым ртом... И если у него родится сын, то вырастет таким же сорванцом, смело карабкающимся по тонким веткам на самую верхушку старого тополя...
Маше вдруг остро захотелось, чтобы этот мальчик был ее сыном, ее и Ионы... Она бы тогда со смехом прощала ему все шалости и гордо говорила отцу:
— Смотри, весь в тебя!
Она тут же прогнала эту мысль. К чему мечтать о невозможном? Ее удел только с завистью смотреть на чужих детей. У ее одноклассниц уже свои такие, а у Лены Нефедовой вообще дочка во второй перешла.
Прошлой осенью она встретила Лену около их бывшей школы. Она вела за руку белобрысую девчушку с огромным бантом и гигантским букетом гладиолусов, за которым ее саму-то было не разглядеть. А за ними гордой толпой шествовали бабушки, дедушки, тетушки и смущенный папаша в строгом костюме. Он теребил галстук и все стремился свернуть в сторонку, но Лена останавливала его строгим, властным взглядом. А ведь в школе она была самой некрасивой, толстым неуклюжим увальнем с прилипшей ко лбу жиденькой белесой челкой. Ее дразнили Бомбой и Жиромясокомбинатом. С тех пор она не стала изящнее, наоборот, еще больше расплылась и растолстела после родов. Но на лице ее сияла такая счастливая улыбка... Перекинувшись с Машей парой слов на ходу и выяснив, что ни семьи, ни детей она так и не завела, Лена посмотрела на нее со снисхождением и плохо скрытой жалостью. И Маша будто съежилась вся под этим взглядом, почувствовала себя никчемной и вроде в чем-то виноватой...
Есть в природе такие растения, которые цветут пышным цветом, а когда приходит пора, оказывается, что плоды так и не завязались. Вот и Маша проживает свою жизнь таким же пустоцветом...
Незаметно подошел к концу отпуск. Соседние дачи опустели. Все, у кого были дети, уже перебрались в город. В школе начались занятия, прощай каникулы и привольная жизнь... Шумная ватага, среди которой бегал «маленький Иона», тоже разъехалась. И сразу стало скучно и пусто. Маша уже привыкла высматривать их на улице и провожать взглядом. На клумбе распустились астры, их неяркие пушистые шапочки словно возвещали о том, что пришла осень и все краски скоро поблекнут. Завтра и она уедет домой. И хотя выходные по-прежнему будут посвящены даче, все равно что-то кончится... Словно перевернется страница.
Маша смотрела в темноту. Она никак не могла заснуть. Привычное, излюбленное одиночество стало вдруг тяготить ее. Затворница... монашка... отшельница... Никому она не нужна... В тишине вдруг отчетливо скрипнула калитка. Маша тут же вскочила, накинула на плечи халат и взяла свисток. Крепко сжимая его в руке, она осторожно, на цыпочках, вышла на веранду. Никого... пусто... Нет, вроде тихий шорох на крыльце. Сердце словно сжала ледяная ладонь, по спине пробежал озноб. Неужели опять? Эти подонки подкараулили, высмотрели ее и теперь решили отомстить... Не выйдет! Маша резко включила свет, рывком распахнула дверь и отчаянно дунула в свисток. Оглушительная милицейская трель разнеслась по всему дачному поселку. В некоторых домах тоже зажегся свет.
— Что там?
— Ловят кого-то?
— Надо в милицию позвонить узнать... — сонными голосами переговаривались через ограду соседи.
Маша заметила маленькую черную тень, которая метнулась у забора и исчезла, слившись с ночной темнотой. Может, собака приблудилась? И зачем она только всех переполошила? Маша шагнула на крыльцо, чтобы спуститься посмотреть, и споткнулась о маленькую берестяную коробочку. Она нагнулась и подняла ее.
Резная шкатулка была тяжелой, а по крышке вился тонкий узор из сплетенных между собою кружков. Осторожность говорила о том, что нельзя брать в руки и рассматривать незнакомые, тем более подброшенные предметы, но любопытство пересилило. Маша открыла крышку. Шкатулка была доверху полна... засахаренных орехов. Вот так штука! Она могла бы решить, что это мальчишки, но они уже давно уехали... В полном недоумении Маша машинально положила в рот один орех. Сладкий, медовый... Что за диво?