Высший пилотаж
Шрифт:
– Да уж, загнали они нас в болото. А этот, который понаехал из Аделаиды (читай "Аль Каиды"), вишь какой деловой!
– дамочка с шедевром Геннадия Малахова "Уринотерапия и очищение организма" под мышкой и банкой "Охоты крепкой" наперевес припечатала меня взглядом Анатолия Кашпировского.
– Ничего, и не таких ломали!
– Она поскребла черным ногтем изуродованную продольным шрамом левую щеку, отхлебнула пенистого и пробасила в направлении старичка.
– Кузьмич! Дуй сюды! А то мне тоже водочки что-то захотелось. Не жидись, козел дряхлый!
–
– И Кузьмич в два прыжка исполнил наказ.
(Кстати, у козлов не бывает импотенции. Даже самый обветшалый goat, не годный уже и к забою, пытается овладеть молоденькой козочкой. Так что называя мужчину "козлом" дама невольно делает ему комплимент.)
В вагоне на некоторое время воцарилось относительное спокойствие.
***
– Станция "Лобня"!
***
Тишь да гладь прервал баянист "Гриша" (табличка на груди), но он почему-то представился "Дорошем".
– Здравствуйте, люди добрые, граждане хорошие, господа-товарищи, леди и бляди, русские и черноморские, заморские и кавказские, местные и понаехавшие!
– Он растянулся в блаженной чернозубой улыбке.
– Я - Дорош из Лобни. Бывший солист академического театра оперы и балета, а ныне труженик похоронного бюро. Вчера в связи с аномальной жарой я перевыполнил план по продаже гробов на пятьсот процентов, и осчастливленное начальство предоставило мне отгул.
Сейчас я исполню только для вас "Реквием по Аве Марии" (?) Иоганна Моцарта (??).
– И забаянил "Из-за острова на стрежень".
Кузьмич оживился.
– Красавчик, Дорош! Когда же в нашем Дмитровском районе новый Стенька объявится?
И стал подпевать. Вдруг Гриша-Дорош завопил "Стоп, машина!", поставил баян на пол и начал отплясывать лезгинку. Он скакал в проходе и собирал железные рубли, а поборница уринотерапиии сунула ему половину десятирублевки.
Отплясав, Гриша-Дорош схватил баян и устремился в следующий вагон.
***
– Станция "Луговая"!
***
– Тетушка Глафира, а почему дядя назвался Дорошем? Ведь на табличке написано "Гриша".
– Паренек лет восьми вкушал эскимо, а свободной рукой листал "Краткий курс сексопатологии для учащихся начальных классов".
– А у него много имен, Филиппок.
– Сидящая напротив тетушка Глафира проткнула меня желтыми сверчками и спикировала огнедышащую нежность на племяша.
– На свете есть люди, которые каждый день надевают на себя новые маски.
И чего это Вы таращитесь на мои ноги?
– гаркнула она, хотя я уткнулся взглядом в пол.
– Да нет, я просто...
– Как же, "просто". Так я и поверила! Один такой тоже глазел-глазел, а потом побежал с тамбур.
– Блевать?
– неосторожно уточнил я.
Тетушка Глафира позеленела маринованным перцем и полушепотом затараторила.
– Блевать? От моих ножек? Да мужчины, Вам не ровня, обсасывают их взасос и дочиста! Каждый пальчик вылизывают. Впрочем, тебе - отбросила она условности - это не светит.
– Ты только глянь на себя! Пугало резаное!
– Может быть, недорезанное?
– я представил,
– Нет, именно резанное!
– истерически настаивала она.
– То есть уже зарезанное! Обрезанное и порезанное!
– ее фантазия била через край.
Беззубое человекообразное с татуировкой на лбу "Не верь, не бойся, не проси!" прошепелявило.
– Да уж, такому на зоне перо в бок и в дамки!
– Вот-вот, я и говорю, - не унималась тетушка Глафира.
– Думает, раз бороду заимел, то может на всех положить.
– Что положить?
– попытался я внести ясность.
– А то, чего у тебя нет!
– И тетушка Глафира ткнула пальчиком со слезающим маникюром в "Краткий курс сексопатологии для учащихся начальных классов". Племяш Филиппок как раз перелистывал страницы с цветными иллюстрациями "того", чего у меня "нет".
***
– Станция "Некрасовская"! Без остановки!
***
Кузьмич и Никитична, воседающие у противоположного окна, уничтожили к тому моменту два алкалоидных снаряда и пребывали в расслабленном состоянии духа.
– Слышь, Кузьмич, - донеслось до меня, - а я видела в магазине у "Савеловской", как "Аль-Каида" утрамбовывал в свой баул "Посольскую", "Парламент", "Золотое кольцо" и "Черный соболь". Давай предложим поделиться по-хорошему, а не то сообщим о нем куда следует.
– У тебя, Никитична, не башка, а Моссовет.
– Кузьмич сунул нос в рюкзачок и одобрительно хрюкнул. - Закусь у нас есть: наисвежайший тульский пряник и полбатона "микояновской". Зови "Аль-Каиду" к нам. Видишь, пучеглазый напротив нас выскочил и освободил место. Он мне, как и "Аль-Каида", тоже сразу не понравился. Видать, его сообщник. Испужался и сбежал!
Я решил не ждать официального приглашения на "банкет" и пересел к ним сам, так как мужичок с зэковской татуировкой впрыснул в вену что-то супертонизирующее и с садистскою ухмылкой извлек из скукоженной барсетки трехгранный стилет.
– Вот это я понимаю!
– восторженно взвизгнул Кузьмич.
– Сам пришел! Наш человек! А мне с "Аль-Каидой" всегда везло. Когда служил шпионом в Лондоне, то познакомился на одной закрытой вечеринке с молоденькой аль-каидной мусульманочкой из Ливана.
Звали ее Нибааль, что означает "Благородная". Росточка она была небольшого, но грудь, братцы-акробатцы, так и перла наружу, словно Ксюха Собчак из телеящика. И задницей девка вышла не в бронь (?), а в глаз.
Старый разведчик Кузьмич погладил мою сумку и плотоядно облизнулся. Я извлек из нее пузырь "Посольской", так как разговор перетек в международное русло.
– А чего дальше-то было, Кузьмич?
– Никитична отложила "Уринотерапию..." и проворно выхватила противопоказанное "детям и подросткам до 18 лет, беременным и кормящим женщинам, лицам с заболеваниями центральной нервной системы, почек, печени и других органов пищеварения" (предупреждающая надпись на потребительской таре единицы алкогольной продукции).