Выстрел
Шрифт:
«Солидно и богато!», – мысленно констатировал Ник. – «Попахивает пошлым и самодовольным барством…».
Ник – по скупому знаку-кивку Агафоныча – устроился на стандартном табурете, стоящем в дальнем углу кабинета. Седоусый сержант – всё с тем же автоматом на плече – дисциплинированно замер в двух метрах. Лейтенант Лёня осторожно присел на самый край хрупкого стильного стула, положив перед собой на широкий стол скромный картонный скоросшиватель. Подполковник же, не обращая на вошедших никакого внимания, продолжал что-то сосредоточенно и увлечённо записывать золочёным «Паркером» в толстую тетрадь,
Наконец, он вставил «Паркер» в гнездо специальной малахитовой подставки, захлопнул тетрадь, небрежно отодвинул её в сторону и начальственно вскинул голову вверх.
«А ведь я его уже где-то видел», – лениво подумал Ник. – «Или он просто здорово похож на кого-то из моих знакомых? Только вот, на кого конкретно? Определённо, напрашивается какая-то смутная ассоциация. Напрашивается, и тут же ускользает…».
Подполковник хмуро и вдумчиво посмотрел на посетителей, после чего желчно поинтересовался:
– Уже сняли у подозреваемого отпечатки пальцев?
– Не успели, – виноватым голосом доложил старший лейтенант. – Господину Нестерову неожиданно стало плохо, пришлось его поместить на койку. В смысле, на койку в камере. Его наша доктор осматривала, даже сделала общеукрепляющий профилактический укол.
– Ну, и ладно! Успеете ещё, – небрежно отмахнулся Старко. – А вот именовать этого блондинистого типа «господином», пожалуй, больше не стоит. Похоже, что он – на очень долгие годы – останется только «гражданином»…
Подполковник достал из-под стола новёхонький чёрный портфель (китайский ширпотреб, сработанный под «фирму») поставил на стол, раскрыл и вытащил из его недр полупрозрачный полиэтиленовый пакет с непонятным продолговатым предметом внутри.
– Неужели нашли орудие убийства? – совершенно по-детски восхитился сержант, он же – бывший старший следователь прокуратуры.
– Он, охламон столичный, ещё спрашивает! – надулся гигантским мыльным пузырём Старко. – Более того, я лично и обнаружил – в ста двадцати метрах от места преступления, в старой, наполовину обвалившейся траншее, заполненной дождевой водой. Вот так надо работать! Учитесь, салаги! Интересуетесь, что лежит в пакете? Отличный охотничий нож! Причём, очень приметный, с закреплённой на деревянной ручке латунной пластиной. А на пластине имеется чёткая гравировка: «Николаю Нестерову от верных друзей. На его тридцатилетие». Как вам это понравится?
Милиционеры ещё о чём-то переговаривались между собой, но Ник их больше не слушал. Противная и устойчивая апатия мешала правильно воспринимать действительность. Складывалось ощущение, что всё это происходит с кем-то другим, а он сам, Николай Нестеренко, является случайным сторонним наблюдателем – равнодушным и совершенно нелюбопытным.
Лишь одно обстоятельство интересовало его, но только слегка, так сказать, поверхностно: – «Обвинение в убийстве – дело очень серьёзное, плюсом нехилые улики множатся и накапливаются. А моя тонкая психика молчит и никак не реагирует на это. Где же они – хвалёные галлюцинации и неверные фантомы? Где все эти вампиры, монстры, убийцы, оборотни, кровососы и вурдалаки?»…
Кто-то вежливо подёргал его за рукав куртки, и голос сержанта Агофоныча строго велел:
– Подозреваемый, очнитесь! К вам обращаются! Приём-приём?
Ник отчаянно помотал головой, отгоняя прочь вязкое оцепенение, и встретился взглядами с подполковником. Глаза у Старко были странным: изучающими, внимательными, любопытными.
«Так смотрят на цирковых мартышек в розовых юбочках, умеющих кататься на двухколёсном велосипеде», – невесело хмыкнул внутренний голос.
– Ну, подозреваемый Нестеренко, будем подписывать явку с повинной? – проникновенно и ласково поинтересовался подполковник. – Улики-то неопровержимые, как не крути…. Ведь это, братец, твои отпечатки пальцев на винном пакете?
– Мои, конечно.
– Может, в пресс-хату тебя, несмышлёныша, определить? Рассказать, что там сделают с тобой за первые два часа пребывания? Нарисовать эпическую картину – масляными красками – в стиле доходчивого реализма?
– Не надо меня никуда определять, – апатично передёрнул плечами Ник. – Раз все улики на лицо, то передавайте дело в суд. Признательные показания? Извините, но я никогда не лгу. То есть, почти никогда…. Зачем же мне сейчас оговаривать самого себя? В общем-то, незачем…. Я просто могу письменно подтвердить, что точно не помню, что было прошлой ночью. Вернее, почти ничего…. Могу очень подробно описать все свои визуальные и слуховые галлюцинации, вызванные последствиями тяжёлого психического заболевания…. Вас устроит такой подход?
– Уже неплохо! – довольно хохотнул подполковник. – Старший лейтенант, оформите данное признание и снимите с подозреваемого гражданина Нестерова отпечатки пальцев. Пока только с пальцев рук. Ноги подождут до завтра…. Ха-ха-ха! Шутка такая. А потом мы сделаем так….
Довести начальственные инструкции до подчинённых Старко не успел: в коридоре раздался заполошный топот ног, зазвучали взволнованные – с нотками откровенной паники – голоса. Дверь приоткрылась, и в её проёме показалось испуганное лицо юного младшего сержанта, минут десять назад любезно помогавшего Нику надевать куртку и ботинки.
– Т-там это, – сильно заикаясь, доложил младший сержант, преданно округляя глаза. – Хозяин п-пожаловал. Уже под-д-днимается по л-лестнице. Какие будут п-приказания?
– Первым делом, надо срочно отконвоировать подозреваемого гражданина в камеру, – озабоченно нахмурился подполковник. – Лучше, в дальнюю, в полуподвал. Агафоныч, озаботься, пожалуйста. Ты же, Лёня, спрячь все документы по Нестерову. Подальше, в сейф патологоанатома.
– Зачем, Сергей Андреевич?
– Надо так, Лёня. Надо! Предчувствия у меня….
Предчувствия подполковника не обманули. Младший сержант, звонко и болезненно ойкнув, словно получив под зад крепкий пендаль, скрылся. Дверь широко распахнулась, и в кабинет вихрем ворвался низенький милицейский генерал: носатый, глазастый, с бесконечно-презрительной миной на щекастой физиономии.
«Натуральный Наполеон Бонапарт, только с усиками-ниточками», – вяло отметил Ник. – «Самодовольный такой типчик. Сатрап, бурбон и монстр – местного розлива. Впрочем, судя по живым и внимательным глазам, при этом далеко не дурак…».