Выстрел

Блэр Э. К.

Когда наш смех начал утихать, а мы успокаиваться, я повернулась к Пику, спрашивая:

— Я кажусь тебе чокнутой?

— А тебе не кажется, что мы все немного чокнутые?

Улыбаясь, я отвечаю:

— Меня бы устроило и простое «нет».

— Нет.

Мое выражение лица становится прежним, и когда Пик поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, я напоминаю ему:

— Я люблю тебя.

— Я знаю, что ты любишь.

— Нет, — говорю я. — Ты никогда не сомневался во мне. После всех этих лет ты был моей постоянной опорой, с того самого первого момента нашей встречи, когда

мне было восемь лет. Ты самый лучший брат, которого кто-либо когда-либо мог иметь, и я правда тебя люблю.

Я поворачиваюсь к нему, и он тянется к моей распухшей щеке, ласково проводя по ней пальцами, затем прижимается губами к моим и целует меня, лаская языком мою нижнюю губу. Я притягиваю его ближе к себе, переплетая свои ноги с его, когда он ложится на меня. Мы начинаем быстро задевать друг друга, и я, наконец, готова к тому, что только Пик в состоянии дать мне. Наши обнаженные тела двигаются в унисон, я тянусь рукой между нами и хватаю его твердый и толстый член, затем направляю его в киску. И вот, наконец, я готова убежать от всего, что меня окружает.

***

Просыпаюсь на следующее утро в своей постели, половина лица пульсирует и горит в одном ритме с биением сердца.

Я не приложила вчера лед к щеке, чтобы снять отек, потому что мне нужно выглядеть как можно хуже. Я знаю, Пик чувствовал себя ужасно вчера, после того как ударил меня — ему пришлось ударить меня — но я попыталась приложить все усилия, чтобы заверить его, что со мной все хорошо. Когда я поднимаюсь с кровати, направляюсь в ванную и по привычке смотрюсь в зеркало. Пик был прав, у меня ужасный синяк под глазом, отек. Я пробегаюсь пальцами по коже и подмигиваю себе. Там, где синяк, кожа очень нежная и ощущения болезненные, одна сторона лица выглядит ужасно. Отлично сработано, детка.

Я быстро принимаю душ, одеваюсь, натягивая джинсы и удлиненный кашемировый свитер, делаю пару взмахов кисточки, нанося на ушибленное лицо пудру и легкий блеск.

«Скучаю по тебе».

Я быстро набираю ответ.

«И я скучаю».

«Приходи немедленно ко мне. Мне необходимо касаться тебя».

Дьявольская улыбка расцветает на лице, пока я набираю ответ.

«Я не могу. Я плохо себя чувствую».

«Ты в порядке?»

«Немного приболела».

«Я заберу и привезу тебя к себе».

Он отвечает так, как я и ожидала от него, таким образом, я продолжаю крутить им при помощи своих односложных ответов.

«Спасибо, но я все же хочу остаться у себя».

«Ты избегаешь меня?»

«Нет. Просто чувствую себя не очень хорошо».

«Тогда позволь мне позаботиться о тебе».

Когда я набираю ему следующее сообщение, телефон оживает в моих руках, на экране высвечивается, что звонит Деклан.

— Почему ты мне звонишь? —

спрашиваю я, когда отвечаю.

— Почему ты избегаешь меня.

— Я не избегаю, я же сказала. Просто не очень хорошо себя чувствую.

— Поэтому я настаиваю, чтобы ты легла в кровать, в мою кровать. Я приеду и заберу тебя. Собирай сумку, — настаивает он, говоря спокойным голосом.

— Деклан, я сказала «нет», — отказываюсь я, обрубая все на корню.

Он вздыхает, затем спрашивает:

— Что происходит?

Я замолкаю, и затем говорю непривычным голосом, немного неуверенно:

— Ничего. Просто… ничего.

— Ты мне лжешь.

— Деклан, пожалуйста.

— Я уже на пути к тебе, — рявкает он, нажимая на «отбой», перед тем как я успеваю ответить ему.

Он приедет очень быстро, и у меня нет времени порадоваться успешному плану. Я должна отлично сыграть свою роль, поэтому я сосредоточиваю свое внимание на одной вещи, которая уничтожает меня — отец. Я сижу на диване в гостиной, смотрю в окно, серый день, земля покрыта снегом, я позволяю своему разуму унестись в далекое время моего детства, ко всему, что, так или иначе, ранит меня. Я думаю о розовых маргаритках, о бакенбардах моего отца, которые щекочут мою кожу, когда он осыпает мое лицо поцелуями. И затем вспоминаю самый первый раз, когда я пришла к нему на могилу, сталкиваясь с разрушающей реальностью, что он, и правда, мертв.

Некоторое время спустя, когда я даже уже не думаю о Деклане, я позволяю горю завладеть мной, я плачу, уткнувшись лицом в ладони. Мое горло стягивает словно удавкой. Страдание завладевает мной, но я быстро возвращаюсь в реальность, потому что слышу протяжный звук домофона, и вот Деклан здесь.

— Да? — отвечаю я по домофону.

— Миссис Вандервол, это Мануэль. К вам пришел мистер Маккиннон.

— Оу, да. Ну, тогда скажи, пусть поднимается, пожалуйста.

— Понял. Хорошего дня, миссис.

Я вешаю трубку, когда еще несколько слезинок скатываются, и я позволяю им задержаться на моей коже, пока жду стука. И когда сучат, я смотрю на свое выпачканное лицо, красные глаза и синяк в зеркале в коридоре, прежде чем направляюсь к двери, опустив голову, и медленно приоткрываю дверь, говоря:

— Деклан, тебя не должно быть здесь.

— Впусти меня, Нина.

Отвернувшись от него, я направляюсь в гостиную, и он следует за мной.

— Что происходит? — спрашивает он, и когда я не отвечаю, он хватает меня за руку и поворачивает к себе лицом. — Бл*дь, — говорит он, на его лице застыл испуг, когда он разглядывает мой синяк под глазом. — Что, черт побери, произошло?

Закрыв лицо руками, я вновь начинаю плакать. Это так легко с моим нынешним состоянием рассудка. Молниеносно он притягивает меня в свои объятия и держит, пока я тихо хныкаю, оставляя слезы на его рубашке.

— Дорогая, что произошло?

— Беннетт был дома, когда я вернулась прошлой ночью, — лгу я.

Вцепившись в мои плечи, он отстраняется, чтобы посмотреть вниз на меня, его взгляд заполнен злобой, когда он спрашивает:

— Он сделал это?

Слезы капают с моего подбородка, я медленно киваю и наблюдаю, как на его лице появляется чистый гнев, он крепче сжимает мои плечи.