Выстрелы в Сараево(Кто начал большую войну?)
Шрифт:
— Заговорщики у Лозницы уже перешли в Боснию. Что нам делать, чтобы их остановить?
— Ваше величество, я обо всем этом не имею понятия. Не знаю даже, о каком покушении идет речь.
— Да как же так, о заговорщиках, которые хотят убить Фердинанда в Сараево.
— Но позвольте, Ваше величество, я действительно об этом ничего не знаю. Об этом, возможно, что-то мог знать мой военный атташе, Артамонов Виктор Алексеевич, но он вчера отбыл в Петроград, да-да, завершил свои дела и уехал домой навсегда.
Заговорщики стреляли в Сараево, а вскоре фон Гартвиг умер от сердечного удара в австрийском посольстве в Белграде. Белград его оплакал и с достоинством проводил до могилы — так он был уважаем и почитаем. Как и ряд других видных русских дипломатов, был по происхождению немцем. Это были немецкие дворяне, которые себя чувствовали русскими [73] .
Но
73
Enes Иеngјж. S Кrlећот izdana u dan (1956–1975). Balade о ftvotu koji teue. Knjiga 1. Sarajevo, 1990. S. 185–186.
— Аутентичное издание — загребское, — пояснил мне Никола Живкович. — Крлежа имел обыкновение вносить коррективы в тексты своих книг. Например, в первом издании «Поездки в Россию», вышедшем в Загребе в 1926 году, он пишет, что в Берлине встретил «отвратительных, богатых, толстых евреек», а в той же книге 1974 года издания этой фразы нет… Что же касается Энеса Ченгича, то он был главным редактором издательства «Ослободженье», где печатались и книги Крлежи. Политически был близок с боснийскими мусульманами-националистами, идеи которых не слишком сильно отличаются от идей фанатичного Изетбеговича (лидера боснийских мусульман 90-х годов. — По моей просьбе летописец русской эмиграции Алексей Борисович Арсеньев из города Нови-Сада посетил библиотеку «Матицы Сербской», чтобы сопоставить два издания бесед Э. Ченгича и М. Крлежи. Выяснилось, что они идентичны! Разнятся только обложки. «Вывод: Крлежа не подозревал Артамонова в соучастии в покушении, — подвел черту А. Арсеньев. — Как и Ченгич. Получается, что это мистификация».
Вывод поспешный: как мы знаем, виновность Артамонова в этом деле Крлежа даже не ставил под сомнение.
Но тут выясняется новое щекотливое обстоятельство. Посланник Н. Г. Гартвиг, оказывается, подозревал нашего военного агента в обладании некими секретами, которые тот не доверял даже ему! И как понимать его слова, что, мол, вот беда, наш военный атташе «вчера отбыл в Петроград, да-да, завершил свои дела и уехал домой навсегда»? Ведь, получается, Гартвиг заведомо обманывал глубоко его чтившего престолонаследника, прекрасно зная, что Артамонов просто уехал в отпуск.
С другой стороны, Крлежа, со слов Ченгича, утверждает, что регент прибежал к Гартвигу за советом, как только узнал о переходе группы Г. Принципа в Боснию — получается, что это произошло 7/20 июня (ибо Артамонов выехал на отдых шестого). Заговорщики же, как известно, отбыли из Белграда утром 28 мая (пароходом в Шабац) и через день прибыли в Лозницу. Здесь Чабринович [74] , поссорившись с Принципом и Грабежем [75] , отделился от них и 30 мая в сопровождении учителя Яковлевича на лодке переплыл Дрину у боснийского Зворника; два его друга перешли в Боснию вечером 31 мая. Следовательно, с того момента прошла неделя — и эта деталь достаточно интересна.
74
Чабринович Неделько (1895-20.01.1916) — типографский служащий, один из главных участников Сараевского покушения; при этом его отец был австрийский тайный агент (См.: Политика, 28.06.1933. С. 2). Утром 28 июня 1914 года метнул бомбу в кортеж Франца Фердинанда.
«В 10:17 колонна проходит мимо террасы ресторана «Мостар», неподалеку от здания семинарии, где стоит Чабринович. Он выхватывает из-за пояса кубическую осколочную гранату, отвинчивает предохранительный колпачок, ударяет капсюлем-воспламенителем в столбик на трамвайных путях и немедленно с размаху кидает ее, прицелившись в зеленые перья на шляпе эрцгерцога. Но неопытный молодой человек забыл, что время замедления гранаты было целых 12 секунд!
Шофер Леопольд Лойка (1885–1926) замечает краем глаза летящий предмет и непроизвольно прибавляет газ. Граната падает на свернутую крышу автомобиля, но не взрывается, и эрцгерцог успевает отшвырнуть ее на улицу. Через несколько секунд граната взрывается под левым задним колесом следующего автомобиля. В результате взрыва образовалась воронка глубиной 16 см и радиусом 31 см, а «Мерседес бенц» подполковника Александра Босс-Вальдека был серьезно поврежден. Несколько железных осколков ранили в голову подполковника фон Мерицци, подполковника Босс-Вальдека и около двадцати зевак. Чабринович спрыгнул в речку Миляцку с шестиметровой высоты и попробовал принять цианид калия, но ампула раскрылась раньше времени, и смертоносный порошок рассыпался. Полицейские бросились в погоню и схватили заговорщика». (Бранко
75
Грабеж Трифун (Трифко) (1895-21.10.1916) — участник Сараевского покушения, из семьи священника. Вооруженный бомбой и револьвером ожидал кортеж Франца Фердинанда, но пропустил его, не совершив никаких действий. Осужденный к 20 годам строгого режима умер от туберкулеза в тюрьме Терезиенштадта.
Приводя столь пикантную историю, Крлежа ссылается на свои доверительные разговоры с русским послом в Турции фон Грисом. Но Крлежа, замечает А. Арсеньев, явно перепутал фамилию своего приятеля: его звали не Грис, как он утверждает, а Гирс. Российских дипломатов под фамилией Гирс было трое: Михаил Николаевич (1856–1932) служил в Китае, Бухаресте, Константинополе (1911-14), Риме, Париже, где и умер. Александр Александрович (1850–1923) служил в Цетинье (Черногория). Николай Николаевич (1853–1924) — посланник в Вене. Конечно, Крлежа имеет в виду Михаила Гирса, но дважды ошибается: искажает его фамилию и путает его с другим российским дипломатом, которого встретил в Дубровнике.
Казалось бы, Крлежа просто подзабыл фамилию Гирса. Но не так все просто: похоже, М. Н. Гирса ничто не связывало с Дубровником. Почитаем А. Арсеньева дальше:
Просмотрев два разнящихся по тексту издания — Излет у Pycujy (Загреб, 1926 и Сараево, 974), — я установил, что Мирослав Крлежа в Дубровнике у престарелого «графа Г.» (вероятно, драматурга Иво Войновича) встретил Павла Артемьевича Лобачева (1874, Вильно— 1921, Дубровник), служившего консулом и вице-консулом в нескольких русских миссиях на территории Турции. Лобачев со своей больной женой и тремя сыновьями прибыл в Дубровник в 1918 году. Там он скоропостижно скончался (от астмы). Его жена Зинаида Владимировна (1879–1922), переехав с детьми в Нови-Сад, перевезла туда же останки мужа. Она тоже вскоре скончалась; оба похоронены в Нови-Саде, могилы и памятники сохранились. Я ухаживаю за ними… Крлежа в своей книге этого российского дипломата именует «бароном фон Икс», преувеличивая его значение («известный европейский посол», «Его превосходительство царский русский посол в Цариграде, врангелевский эмигрант»).
Между тем в нью-йоркском «Новом журнале» сам же А. Арсеньев приводит воспоминания сына Лобачева, Юрия Павловича, где говорится, что их семья в Дубровнике жила в отдельном доме и ни о какой мансарде под крышей графского палаццо («с мышами, крысами и голубями», как это живописует М. Крлежа) речи не идет:
...Мы остановились в гостинице «Лапад», которая и ныне существует. Вскоре отец нанял довольно большой дом с садом, на холме, в начале района Лапад [76] .
76
См.: Арсеньев А. Б. Русская эмиграция в Дубровнике // Европа. Международный альманах. Вып. 10. Тюмень, 2011. С. 75–140. Арсеньев А. Б. Русская эмиграция в Дубровнике. 1918–1921 годы. // Новый журнал. Нью-Йорк. 2010, № 260.
Вторая нестыковка состоит в том, что Косовская Митровица и Македония — все-таки не собственно Турция, а тогдашние захудалые турецкие вилайеты. И никаким Черным морем и Дарданеллами там и не пахнет. Нет, совсем не похоже, что «Грис» и Лобачев — одно и то же лицо. Впрочем, мой корреспондент, словно предчувствуя возражения, делает красноречивую оговорку: «Писатель Крлежа также мог спутать имя дипломата Гирса с русским эмигрантом в Дубровнике бароном Фирксом; такой там жил в 1921 году». Но и тут берет сомнение: какое отношение имел барон Фиркс к русской дипломатии?.. А кроме того, в том же арсеньевском очерке есть указание, что барон по прибытии в Дубровник разместился в крепости Ревелин.
Примечательно, что и черногорский Гире, Александр Александрович, по своим взглядам, похоже, чем-то неуловимо напоминает загадочного приятеля Крлежи. Вот как рассуждал А. А. Гирс:
Сербы королевства прониклись в последнее время уверенностью, что в их борьбе с Австрией, в какую бы форму эта борьба ни вылилась, они найдут в России и в русском правительстве и сочувствие, и поддержку. Попытки вовлечь нас в свои расчеты с Австриею были ими сделаны в эпоху Боснийского кризиса… нет оснований для уверенности, что они не возобновят их и теперь, когда Австрия, по-видимому, решила вступить в систематическую борьбу с «великосербством»… Если бы в защите домогательств сербов балканских мы дошли до резкого обострения наших отношений к Австро-Венгрии, сербские народы этого государства разбились бы еще более… [77]
77
Гирc А. А. Австро-Венгрия, Балканы и Турция. Задачи войны и мира (письма и заметки). Петроград, 1917. С. 23.