ВьЮжная Америка
Шрифт:
— За две ночи в среднем получается по двадцать, — подсчитала Валентина. — Не так уж и дорого.
Мы гуляем по Манте. Первые же пятнадцать минут полностью проясняют обстановку — в Манте компьютерной каши не сваришь. Этот город, немножко курортный и немножко портовый, благодаря хорошей бухте, и немножко рыбачий — просто благодаря Тихому океану. В центре Манты нашелся магазинчик, торгующий всякой всячиной, но с компьютерным отделом. Одного взгляда на отдел было достаточно, чтобы определить уровень компьютеризации этого города. Биолог сказал бы о нем, что он находится в ранней стадии эмбрионального развития.
— Бизнеса тут не будет, — говорю я.
Валентина и Маша молчат, они и без меня это видят.
— Ничего, зато мы страну посмотрели, — попытался я как-то оправдать неудачную поездку.
Но не только страну мы посмотрели. Нас ожидали еще две маленькие радости. Первая — это мантинские рыбные кафе. С виду кафе как кафе, предлагаются все те же дезаюно и алмуэрзо, но только рыбные. А рыба — прямо с сети, свежайшая, чистейшая, отборнейшая. И готовить ее здесь умеют, столетия рыбачьей жизни выработали особую кухню, в основе испанскую, но на океанический манер. Блюда показались нам удивительно вкусными и какими-то особенно здоровыми. Я подумал, что если бы пожить на таком питании с месяц, то вполне можно помолодеть на год-другой и заодно избавиться от всех несмертельных болезней. Да и соленый, пропитанный бромом и морской капустой ветер наполнял наши легкие оздоровительным духом. Одна беда — солнце. Жжет удивительно едко, пробивает мою плотную белую рубашку, как прозрачное стекло. Наши лица сразу же покраснели, и я забеспокоился, не облезут ли носы.
Манта сплошь и целиком состоит из старинных зданий. Впечатление такое, будто я в историческом центре Кито, вокруг та же самая испаноподражающая архитектура, но только улицы длиннее, прямее, уходят до горизонта. И нет холмов — плоско, как на жаровне.
Мы обратили внимание на характер местных жителей, который легче всего выразить словом «спокойствие». Не транкилидад, а обыкновенное, уверенное и глубоко консервативное спокойствие. Люди не прочь поговорить и о политике, но для них она где-то там, на другой планете. Каждый мантинец тайно убежден, что никакие столичные потрясения, если таковые случатся, до Манты дойти не смогут. Во-первых, слишком далеко (что вы, ужасно далеко — четыреста километров!), а во-вторых, уклад жизни территории Ла-Коста перемалывал и не такие камни, превращая их в мелкую, никому не причиняющую беспокойства щебенку.
Честно скажу, в глубине души я немного позавидовал мантинцам. И в ту минуту, наверное, согласился бы переехать из Кито, даже несмотря на весьма слабые перспективы компьютерного дела. Но чуть позже я присмотрелся повнимательнее и увидел, что местные жители этнически все как один половинчатые метисы. Очень трудно встретить здесь чистого индейца или «светлого» метиса. Такая этническая ситуация в Латинской Америке не просто подозрительна, она говорит о многом.
Прежде всего о том, что общество здесь прочно и очень давно устоялось, оно выработало свою особую национальность, у которой обязательно есть и свои неписаные законы, часто очень сложные и малопонятные, но всегда строгие. И чужак, будь он белым, будь он черным, каким угодно, вряд ли когда-либо станет своим. Возможно, ему не будут мешать, но и помогать тоже не будут. Вокруг чужака в таких местах создается невидимая, но в то же время непроницаемая оболочка отчуждения.
Это, конечно, отнюдь не уникальное эквадорское явление. Например, на севере России я отчетливо наблюдал то же самое, и даже в более грубой, неприкрытой форме. С такой же картиной столкнулся и в Польше. И сделал вывод — живи только в интернациональных городах. Приезжайте и посмотрите вокруг: если вы видите разноцветных и даже разноязыких прохожих, одинаково хорошо одетых и одинаково свободно себя ведущих, если в кафе и в ресторанах за столиками рядом сидят опять же разноцветные люди — смело оставайтесь и живите в этом городе, в нем и для вас найдется место. Но если «темный» всегда с иголочки, а «светлый» — в потертых босоножках (или наоборот), или если в зеркально-мраморный ресторан заходят, например, только мужчины в меховых шапках, а в обшарпанную забегаловку — только мужики в холщовых кепках, или если, услышав речь на одном языке, люди, говорящие на другом языке, спешно стараются скрыться в тени, или вы заметите хоть что-нибудь в этом роде — бегите оттуда и никогда не возвращайтесь.
В Манте никакого открытого давления, а тем более «апартеида», разумеется, нет и в помине, но тем не менее ощущение чужеродности приезжий человек испытывает достаточно остро.
Нагулявшись и нажарившись на солнце до степени средней печености, объевшись океанскими деликатесами и насмотревшись на старинную архитектуру, мы вернулись в отель и уже не выходили из него до самого вечера. И только когда я высунулся в окно и мне показалось, что ночной воздух будто бы тянет морской прохладой, я уговорил Машу пойти прогуляться. Валентина, как и предполагалось, мое предложение решительно отвергла, зарылась под одеяло и притворилась, что засыпает.
Но на улице стояла духота, ветер лениво ползал где-то над крышами, а от накаленного за день асфальта исходил нефтяной жар. Побродив по плохо освещенным переулкам и купив у случайного, возвращавшегося с базара торговца дюжину яблок, мы вернулись в номер и развлекались яблоками и какой-то довоенной испанской комедией на одиннадцатом канале.
Рано утром я проснулся, разбуженный новой идеей, быстро оделся, сбежал вниз и заранее, чтобы не задерживаться, выписался из отеля. Выскочил на уже успевшую накалиться утренним солнцем улицу и поспешил к автовокзалу. Автобусов на Кито было много, отходили примерно по два или три каждый час. Я взял три билета на шестнадцать с минутами и пошел назад. Когда вернулся, мои еще спали, но я осторожно и вместе с тем настойчиво принялся будить их. Минут через тридцать они вынуждены были одеться. И тогда я изложил свой простой, но гениальный план: вещи оставить внизу у администратора, позавтракать и пойти на пляж, где арендовать пляжный бусс — фанерно-тряпичный домик, которых там множество (о них нам рассказали в одном кафе). В таком буссе можно смело оставлять одежду и даже ценности — владельцы буссов строго следят за порядком. Еще бы, бусс их кормит, портить себе репутацию буссовладельцы никому не позволят.
Пляжей в Манте несколько, но мы пошли на ближайший, в черте города, совсем недалеко и от центра, и от автовокзала. Был отлив, песок оголился, вода отдала земле лишнюю сотню метров береговой полосы. Слева, в трех километрах, виднелись цеха рыбного завода, справа — только берег, слегка изогнутая песчаная дуга. Облачно. С океана, без порывов, как из аэродинамической трубы, несся предштормовой ветер, гнал двухметровые волны. Купающихся было немало. Правда, в основном они предпочитали плескаться у самого берега, по пояс. Но кто-то далеко заплыл на надувном матрасе.
Мне не нравится цвет воды, грязная какая-то. И песок на ощупь будто бы с илом, не шуршит. Но отступать нельзя — сам же предложил искупаться. Недалеко от воды, на возвышении — длинный ряд пестрых палаток и домиков. Это и есть буссы. Я подошел к тетушке, дремлющей на парусиновом стуле.
— Сколько?
— Ох! — вздрогнула тетушка. — Десять. Дьез миль. Десять тысяч.
— В час?
— Нет, вообще десять тысяч.
Понятно. Свободная аренда. Хочешь, возьми бусс и посиди в нем четверть часа, отдохни от жары, погляди на море. А хочешь, торчи в нем до ночи. Все равно десять тысяч, удобно, спокойно, нет нужды смотреть на часы.
И вот я влетаю в волны, за мной — Маша. А Валентина, естественно, отказывается, ходит по песочку, не переодевшись.
— Представляешь, мы почти год не купались в море, — сказал я Маше.
Она не слышит меня, плывет, пускает пузыри. Все никак не научится хорошо плавать. Высокая волна неожиданно появляется откуда-то ниоткуда и топит Машу, та вскакивает, фыркает, как жеребенок, и объявляет, что проглотила пол-литра противной воды. Я отплываю метров на сорок, погружаюсь, долго опускаюсь, но дна не достаю. Вокруг — мутная, зеленоватая чернота и тонкий звон работающего двигателя. Выныриваю — до горизонта ни одного судна (шторма боятся?). Но кто же тогда звенит? Наверное, сам океан.