Вывих времени
Шрифт:
Поначалу Пьера удивило, что Дэй относится к своим растениям, как к живым существам, разговаривая с ними иногда шёпотом, но чаще мысленно временами поглаживая стволы и ветви. Время от времени бутоны цветов, мимо которых проходил Дэй, в то же мгновенье распускались и казалось, что в них, словно в маленьких, благоухающих зеркальцах природы, отражается улыбка Дэя.
Цветов в парке не срезали. Это было непреклонное требование его хозяина, который срывал лишь исключительно плоды и овощи.
Однажды, когда они прогуливались вдвоём с Дэем, Пьер задержался у заворожившего его своей красотой цветка, толстый стебель которого лишь немного поднимался над густой, мохообразной травой. Несколько десятков красно-розовых лепестков, формой
– Что это?
– обратился Пьер к Дэю.
Тот молча взял в обе руки висевшее у него на груди приспособление для научных исследований и на мгновенье навёл его, словно фотоаппарат, на цветок. Потом он попросил Пьера взглянуть на небольшой экран в центре прибора. Там светилась стереоскопическая фотография цветка, производившая впечатление реальности. Но только таинственной бабочки Пьер не увидел. Вновь бросив взгляд на цветок, Пьер с удивлением обнаружил, что она по-прежнему сидит там и пристально на него смотрит.
– Ты видишь душу Онионы, этой королевы цветов, мой друг, - задумчиво улыбаясь, тихо проговорил Дэй.
– Это хороший знак. Цветы всегда открывают свою душу тем, кто способен с ней сопереживать.
Они постояли ещё некоторое время, молча любуясь прекрасным цветком.
Оба обернулись одновременно, почувствовав на себе чьи-то взгляды.
В этот момент из остановившейся в некотором отдалении машины выходили Эна и Де Синг в сопровождении очень красивой девушки и примерно такого же возраста юноши лет шестнадцати, довольно крупного, с отчётливо выраженной, тренированной мускулатурой и флегматичным лицом, контрастирующим с горящими каким-то неестественным светом глазами.
Эна, отделившись от приехавших, подошла к Дэю и. поцеловав его в щёку, приветливо, как давнишнему другу, улыбнулась Пьеру. После этого, наклонившись к уху своего деда, она начала говорить негромко, с едва заметным волнением.
– Извини, что я, не предупредив тебя, привезла с собой двух молодых людей. Они - дети наших друзей, отправившихся в долгий космический полёт. Лимея в последнее время впала в такую ужасную депрессию, что Де Синг не на шутку испугался за её здоровье. А ведь твой парк..., ты ведь знаешь, одно пребывание в нём оказывает чудодейственное влияние на здоровье. Правда, брату Лимеи грех жаловаться на недомогания. Но и он несчастен по-своему. Говорят, что в здоровом теле - здоровый дух. А вот у этого, в целом неплохого, на редкость крепкого парня, больна душа. И самое ужасное, что он и не подозревает о своей болезни. Слепота к красоте - что может быть ужасней? Я подумала, что, увидев созданную тобой красоту, он должен хоть немного прозреть. Ты не сердишься на меня? Ведь я знаю, как тебе бывает порой неприятно, когда парк посещаю? слепые к красоте люди.
– Всегда рад тебе, Эна. Как можно на тебя сердиться? Но увы, если мне и удаётся немного способствовать распространению красоты, открывать слепые на неё глаза - я не в силах. Кстати, мы с Пьером уже направлялись к ужину. Мяса, как ты знаешь, мы не едим. Зато во фруктах и вине недостатка нет. Проси всех к нашей вечерней трапезе.
Вскоре все расселись на низких, мягких креслах вокруг большого овального стола, в изобилии уставленного всевозможными фруктами и хрустальными бутылями, наполненными винами, приготавливаемыми Дэем по им самим разработанным рецептам.
– Как тут хорошо, не правда ли, Топан, - обратилась Лимея к брату.
Тот промолчал, всем своим видом давая понять, что спокойная, умиротворяющая обстановка никак не соответствует его сжатой, как пружина, натуре, болезненно сковываемой обществом людей, тихо беседующих в спокойной, непринуждённой обстановке. Затем Топан сдвинул обтягивающее его шею чёрное, змеевидное кольцо так, что две выпуклости на нём попали ему прямо в уши и в них, слышимые только хозяину этого браслетообразного магнитофона, полились такие звуки, будто одновременно несколько сотен человек звенящими пилами прорезали стволы деревьев. Перпендикулярно этой стае сирен неслись надрывающиеся до исступлённой хрипоты голоса. А временами наискосок, словно от гигантского механического молота, ритмично выбивающего накопленную за долгие годы пыль, сыпались низкочастотные звуки, в такт которым стали подергиваться сначала руки и ноги, а потом и всё туловище Топана.
Лимея с горечью посмотрела на брата и виновата улыбнулась Дэю.
– Меня радует, когда каждый из гостей, сидя за этим скромным столом, волен выбирать между беседой и погружением во что-то своё, - ответил на её извиняющуюся улыбку Дэй.
– У вас здесь настоящий небесный сад, из которого, согласно одной очень старой легенде, изгнали прародителей элеян. Трудно поверить, что такое мог создать. человек.
– Нет, человек не мог создать то, что под силу лишь Великому потоку жизни, текущему через все миры, разбросанные словно песчинки в бесконечных дебрях пространства и времени. Но человек может немного расчистить окружающую его среду, удалив мусор и пыль, тогда вечно текущая и вечно фантазирующая красотой жизнь сотворит ему и такой сад, и много, много краше, - произнёс Дэй.
– Можно мне остаться здесь навсегда?
– невольно вырвалось у Лимеи.
– Я буду счастлив, если твоё присутствие здесь продлится возможно дольше. Думаю, такого же мнения придерживается и Пьер, - улыбнулся Дэй. Он всегда обращался к нему как к сособственнику парка, не показывая, даже намёком, что он не только создатель, но и полновластный хозяин.
– Оставайся с нами, Лимея, - с интонацией просьбы обратился Пьер к молодой девушке.
– В известном нам мире трудно найти место, где бы было лучше, чем здесь.
– Ты прав, Пьер, - заметила Эна.
– Я сама нередко подумываю о том, как хорошо было бы переселиться сюда. Да вот Де Сингу нужны больные. Что будет делать без них врач?
– Настоящий врач думает не о болезнях, а о здоровье. Оно как солнце, а болезни всегда гнездятся в неосвещённых им углах. Зажечь солнце здоровья, убрать преграды с пути его лучей из всех частей организма - вот задача врачевателя. Остальное довершит сама природа, - заметил Де Синг.
Через несколько мгновений он добавил:
– Хотя продолжительность жизни в последние века постоянно увеличивалась, солнце здоровья на нашей планете светит всё слабее. А почему? Мы уже давно вступили в стагнацию духа. За последнюю тысячу лет наша цивилизация не ознаменовалась ни одним по-настоящему крупным открытием.
– Чем это можно объяснить?
– спросил Пьер.
– Неужели Вселенная исчерпала все свои тайны?
– Конечно, нет. Думаю, что наши знания о ней - ничтожно блеклая тень, высвечиваемая в бледных лучах нашего осмысления. Но даже эта тень оказывается непосильным бременем для каждого отдельного учёного. А ведь новые идеи первоначально могут зародиться лишь индивидуально. Другое дело их конкретизация и разработка. Здесь уже вступают в действие коллективные силы науки, которые у нас весьма немалые. Но новые, революционные идеи увы! Когда ум учёного ещё не потерял способности озаряться поистине новым, он ещё не усвоил всю накопленную до него сумму знаний. И всякое делаемое им открытие лишь повторяет озарение, посетившее какого-нибудь из мыслителей в прошлом. Потому с заявками на открытия выступают всегда дилетанты. Те же, кто дают себе труд усвоить хотя бы самое важное из тысячелетних накоплений науки, тратят на это столько сил, что на совершение переворота в познании их уже не остаётся.