Выжить. Терской фронт
Шрифт:
— А Европа?
— Какая Европа, Михаил, о чем ты? А вся эта американская ПРО, все их базы бомбардировщиков и прочие красоты, по-твоему, где располагались? Нету никакой Европы: ни Западной, ни Восточной. Разве что Болгарии изрядный кусок уцелел, да бывшая Югославия, и то не целиком. Может, и еще где кто-то выжил, у нас, сам понимаешь, информация далеко не полная, да и откуда ей взяться-то, полной.
— Стоп, а по «паскудной ситуации» что?
— А, точно, отвлекся я. В общем, на нетронутое ядерными ударами Ставрополье и Кубань валом пошли беженцы из разбомбленных районов. Никакие карантинные меры, само собой, результатов не дали. Оттуда же не только гражданские перли, но и военные. Подразделениями, на бронетехнике. Какой уж тут «карантин» к бениной маме? Какой блокпост танковую колонну удержит? Жить-то всем охота.
— Так они же никого лучевой болезнью заразить не могли, это ведь не грипп.
— Это ты знаешь, и я знаю… сейчас. А тогда нам дали команду — любой ценой не допустить распространения радиационного заражения. Мы, молокососы девятнадцатилетние, и поверили. А как не поверить? Радиация — это очень, до дрожи в коленях, страшно. Хотя, кое-кто, офицеры в основном, отлично понимали, что про радиацию — это чушь полная. Но при этом вполне осознавали, сколько на беженцев уйдет продуктов, воды, медикаментов. Что всех их надо будет где-то размещать. Что на их лечение и для обеспечения им хотя бы минимальных условий для жизни нужны люди и ресурсы. Которых мало, которых не факт, что хватит на своих. И ждать помощи неоткуда. Не прилетит Шойгу в своем красно-черном пуховике и не привезет все что надо на самолетах МЧС. Что теперь каждый — сам за себя. Вот и лупили из всех стволов. «Градами», «Смерчами», [37] «Буратинами». Всякими «Тюльпанами», [38] «Гиацинтами» [39] и «Гвоздиками», [40] всей «клумбой», короче. Всем что было, и ствольным, и реактивным… По площадям… В тех краях кое-где земля чуть не в стекло сплавилась.
37
«Град», «Смерч» — реактивные системы залпового огня «БМ-21» и «БМ-30».
38
«Тюльпан» — самоходный миномет калибра 240 мм.
39
«Гиацинт» — самоходное орудие калибра 152 мм.
40
«Гвоздика» — самоходная гаубица калибра 122 мм.
— Но ведь это же…
— Полное блядство, — заканчивает начатую мною фразу Костылев. — Согласен. И все мы за это еще ответим на том свете, если он есть. Но по-другому было просто нельзя. Примерно три четверти тех, кто выбрался из зоны поражения, все равно умерли бы от облучения. У остальных были шансы, но… Ты представляешь, что такое сотни тысяч трупов. Которые некому и некогда закапывать или сжигать. Да плюс страшнейшая нехватка медиков и лекарств. Плюс просто дикая скученность…
И это при том, что облученные особенно подвержены всяческой заразе… Это эпидемии, Миша. Страшные эпидемии. От которых погибли бы еще десятки, а то и сотни тысяч. И не только облученных, но и тех, кто под ядерный удар не попал. Может, и было у этой проблемы другое решение, но тогда его никто не увидел.
Я попытался представить себе, что же творилось тогда в степях за Волгоградом. Нескончаемые колонны беженцев, забившие все дороги. Легковушки, грузовики, автобусы, толпы идущих пешком, волоча за собой впопыхах собранный скарб. Армейскую технику, прущую по обочинам, а то и прямо по полю, благо проходимость позволяет. Крики, плач, мат, выстрелы. Сметаемые обезумевшей от ужаса толпой и танками хлипенькие милицейские карантинные кордоны. И ведь, главное, что молотить артиллерией по дорогам — малоэффективно. Скорее всего, им обещали лекарства и горячее питание. Обещали помощь и спасение. Обещали жизнь. Организовывали какие-нибудь «временные эвакопункты» или «фильтрационные зоны». А уже по ним, забитым сотнями тысяч живых людей, наносили массированные удары такой мощи, что земля плавилась в шлак и стекло, а сталь и человеческая плоть горели с одинаковой легкостью, будто бумага. Мля! Фантасмагория какая-то! Безумие…
— Твою ж мать… Прости, конечно, но как же ты с этим живешь?
— Вот так и живу. А генерал, что тот приказ отдал, после того, как ему доложили об исполнении, вышел в соседнюю комнату и застрелился…
— Значит, человеком был, земля ему пухом. С таким грузом на совести только полная мразь дальше жить смогла бы. Выполнить приказ — это одно, солдат приказы выполнять обязан, не раздумывая. А вот отдать… Тут спрос иной, и ответственность иная. Ладно, давай о другом, а то, похоже, растравил я тебе душу…
— Да ладно, переживу. Хорошо, давай о другом. Что интересно?
— Все. И здешние дела, и про турков.
— Со здешними делами все несложно. Как Москвы не стало, так все тут сразу уяснили, что дотаций никто больше не пришлет и что работать придется самим. Причем работать много и в поте лица. Очень многим это не понравилось. С ходу нашлась целая куча тех, кто враз вспомнил о славных традициях не менее славных предков-абреков. Рамзан какое-то время пытался удержать всю эту беспредельную вольницу в узде. Неудачно. А как в тринадцатом году его убили, так вообще черт знает что началось. Знающие люди говорили, сильно похоже было на начало первой кампании, только гораздо быстрее и страшнее. Моральных ограничителей-то ни у кого давно не было, зато оружия на руках было полно. Небольшие российские базы вырезали почти мгновенно…
Увидев мою напрягшуюся рожу, Костылев понял, что явно сказал лишнее.
— Мы подняли данные по твоей базе в Беное. Прости, никто до Ханкалы не добрался…
— Понятно. Дальше что было?
— Дальше почти всеми силами они поперли на Ханкалу, хотя часть двинула на Моздок Их там хорошенько «приложили», и они рванули назад, в сторону Червленной, через Ищерскую, Алпатово, Наур и Чернокозово. Бои были страшные. Ханкалу удержали чудом. Ну, а на Моздокском направлении… Ты сам там бывал. От самой границы с Осетией и аж до Мекенской теперь…
— Мертвые Земли.
— Да, Мертвые Земли. Все жители, кто не погиб, либо в Дагестан подались, либо у нас осели. И из горных районов, куда выбитые с равнины боевики отошли, тоже беженцев много поначалу было. Да один Грозный чего стоит с его населением в 230 тысяч! До Тьмы у нас в станице около восьми тысяч человек жили, сейчас — почти в два раза больше. Так что теперь, когда ситуация более-менее устаканилась, картинка примерно такая: есть горы, в которых засели Непримиримые Тейпы, есть относительно спокойные Краснодарский край, Ставрополье и Северная Осетия, а между ними, этаким буфером — мы. Бывший Наурский, Шелковской и Надтеречный районы Чечни. Теперь — просто Терской Фронт.
— Что, из Города [41] тоже ушли?
— А что там делать? Нет, на окраинах, где «частный сектор», еще живут. А вот центр давно заброшен.
— А с Дагестаном что?
— Последние лет десять Дагестан сам себе фронт. Турки после того, как паровым катком по Грузии прошлись и на пару с Азербайджаном Армению растерзали, попытались и Дагестан под себя подмять. Даже десант в районе Каспийска высадили.
— И что?
— Зубы обломали. Хотя натворить такого успели… Пленных тогда на суд выжившим жителям отдали. Так те их живьем в море топили… Вот так-то. В общем, Дагестан сейчас на военном положении. До Азербайджана-то по Каспию — рукой подать. По суше тоже можно, но тяжело — горы. Но там, видать, урок усвоили, больше не лезут.
41
Город — имеется в виду Грозный. Очень странная чеченская традиция, — все населенные пункты называют по названиям, а вот Грозный — просто Город.
— Слушай, как же так получилось, что турки так приподнялись-то? Были ведь — нет никто и звать никак. А тут — куда деваться! Ну, с Грузией понятно. Те всегда вояками были никакими. Чуть что, бежали к русским плакаться, а мы их защищали. И от тех же турков в том числе. Но, как я понял, они не только там, но еще и в Дагестане, и на Украине повоевать успели.
— Успели, — вздыхает Костылев. — А все потому, что во время Большой Тьмы на них просто сил уже не хватило. Флот их на дно пустили, конечно, большую часть баз американских сожгли. Но и только. Сама турецкая армия пострадала мало. А страны вокруг — либо в руинах лежали, либо никогда этим самым туркам конкурентами не были.