Выживший. Чистилище
Шрифт:
Я поднял голову, пытаясь продрать слипающиеся глаза. Начальник лагеря, держа в руках мое дело, смотрел на меня сквозь линзы очков немигающим взглядом удава, гипнотизирующего кролика.
– Итак, вы мне сейчас подробно расскажете, что стало причиной конфликта, и кто был закоперщиком.
Прикинуться дурачком, мол, моя хата с краю, все побежали - и я побежал? Все равно на последующих допросах кто-то проговорится, не по своей воле, так под пытками. Те же уголовники, думается, особо и не будут ничего скрывать, либо скроют то, что им выгодно, выставив
– Ладно, слушайте, а там решайте, кого казнить, кого миловать.
В общем, рассказал про отца Иллариона, как уголовники над ним измывались, как изуродовал Валета и его подельников, и как воры забили мне стрелку, то бишь вызвали на толковище. Про сработанный Семочко тесак благоразумно умолчал, хотя узнают рано или поздно. А то, что меня пришли поддержать политические и мужики - это их инициатива, люди устали от беспредела, творимого урками с молчаливого, и даже совсем не молчаливого согласия лагерной администрации.
– В каком смысле с согласия?
– переспросил Мороз, быстро обменявшись взглядами с Лагиным.
– Вы что же, заключенный Кузнецов, считаете, что администрация лагеря в сговоре с ворами?
– Ну, вам виднее, вы же с ними сговариваетесь, - бесстрашно ухмыльнулся я.
И тут же получил такой силы удар в ухо, что кулем свалился на пол. В глазах потемнело, в ушах зазвенело, попытался приподняться, уперевшись ладонью в пол, но тот предательски покачнулся, и я снова распластался на холодных досках.
'Почему они холодные, в комнате уже достаточно тепло, - почему-то всплыла в голове мысль.
– А, ну да, закон физики, тепло - оно вверх уходит, поэтому доски еще прохладные'.
– Встать!
Со второй попытки удалось принять вертикальное положение. Покачиваясь, словно осина на ветру, выцелил перед собой равнодушное лицо Лагина, массировавшего костяшки пальцев. Без сомнения, это его поставленный удар отправил меня в нокдаун. Но врезать не успел - отвлек начальник лагеря.
– Я смотрю, Кузнецов, вы и на свободе не стеснялись пускать кулаки в ход, судя по вашему личному делу, - продолжил Мороз, поднимаясь из-за стола.
– Не стеснялся, когда пытались задеть меня или близких мне людей. И сейчас не постесняюсь, если ваш Лагин еще раз попробует меня ударить.
– Ах ты...
– Стойте, Василий Тимофеевич! Дайте, я с ним еще поговорю, все же любопытный тип. А то вы говорите, мол, зона всех ломает, а тут вон какой экземпляр... Хотя он и не так давно у нас, но вижу - характер присутствует. Похвально... Только похвально это при других обстоятельствах, а у меня все по струнке ходят. И ты будешь ходить!
– перешел на 'ты' Мороз, добавив в голос металла.
– Решил, значит, воров на место поставить? Не мне заявить, узнав о смерти какого-то там попа, а устроить, как это говорят в Италии, вендетту, самосуд? Если каждый так начнет поступать, то что же, вскоре у меня тут барак на барак пойдет? А работать кто будет?
Мороз прошелся по кабинету, заложив руки за спину, что-то обдумывая. Мы все смотрели на его перемещения, гадая, чем закончится дело.
– Надеюсь, эта история за пределы лагеря не уйдет, хотя все равно какая-нибудь сволочь проболтается. Так, Лагин, слушай сюда... Всех зеков строго предупредить под страхом смерти, рядовому и командному составу дать подписки о неразглашении.
– Понял, Яков Моисеевич.
Тут он вновь обратил внимание на меня, встал напротив меня, глядя снизу вверх.
– Скольких ты убил в этой драке?
Я равнодушно пожал плечами.
– Может, кого и покалечил, в горячке не упомнишь.
– Может, и покалечил? То есть в несознанку идем? В общем, Симонов, в карцер его, в холодный, не топить, пусть посидит и подумает. Завтра уже скрестись начнет, молить, чтобы бушлатик кинули. А тем временем разберемся, сколько на его счету сегодня трупов, и от этого будет зависеть, насколько увеличится срок. Если, конечно, тебя, Кузнецов, не поставят к стенке, чему я даже буду весьма рад. А уж коли накинут срок и останешься у меня в лагере - будешь работать на промыслах. Найду тебе самый дальний, в болотах, чтобы вся дурь из головы вышла. Там и сдохнешь у меня. Уводи его, Симонов.
Я бросил прощальный взгляд на бюст Вождя народов. Ладно, живите пока, черти.
Глава XIII
В карцер? Ебёна уксус, как говаривал мой армейский прапорщик, а оно мне надо?! Ребята, да ну вас в одно место! И так ни за что ни про что страдаю, а они еще и в холодную меня, чтобы я там заработал какое-нибудь воспаление легких или почки к чертям отморозил. Ни хрена, не на того напали!
Все эти мысли пронеслись в моей голове, когда после толчка прикладом в спину я оказался на улице. Причем по-прежнему без телогрейки.
– Прямо!
– прозвучал сзади голос конвоира.
Где находится барак-карцер, я примерно представлял. Это самый дальний закуток лагеря, рядом с мертвецкой, где я последний раз видел заледеневшее тело отца Иллариона. Не исключено, что такое соседство выбрано не случайно. В карцере легко откинуть коньки, а чтобы сильно не напрягать с транспортировкой покойника, вот он, морг - в двух шагах.
Навстречу из темноты выскочил запыхавшийся вертухай с винтовкой наперевес.
– Леха, че случилось?
– выдохнул он.
– О, Серега, проснулся!
– хмыкнул мой конвоир.
– Ты где был-то? Тут уголовники с политическими бучу устроили.
– Ни хрена себе! А я у Надюхи ночевал, слышу - сирена. Ну, думаю, что-то серьезное, а тут вона чего!.. А это ты куда его ведешь?
– Серьезная персона, - важно кивнул в мою сторону Симонов.
– Тот самый, который блатарей с 11-го отряда в больничку отправил. Тоже в драке не последний был, надо думать. Теперь в карцере посидит.
– А-а, ясно... Ну ладно, пойду начальству доложусь, надеюсь, сильно не слетит.