Выживший
Шрифт:
Отдавая все силы, на негнущихся ногах, я преодолевал последние ступеньки к свету. Выход почти полностью занесло — в снегу маячило маленькое окошко. Я сжал окровавленную руку в кулак — сквозь пальцы и по запястью полилась теплая кровь — и выбросил ее наподобие тарана. Так, с выставленной вперед рукой, почти плашмя упав на последней ступеньке, я вырвался из метро и оказался на улице. Повернул голову: охотник уже был наверху и смотрел прямо на меня.
Теперь моя жизнь зависела только от того, сумею ли я убежать. И я понесся по улице, лавируя между разбитыми машинами, заскочил на такси, оказавшееся на пути, и на ногах съехал с капота. По глухому удару понял, что мой преследователь на что–то налетел.
Я свернул за угол и влетел в темноту какого–то магазинчика. Быстро оглядевшись, рванул к светлевшему за перевернутыми стеллажами выходу. Поскользнулся, потерял равновесие и ударился затылком о полку. До прямоугольника двери, из–за которой пробивался тусклый дневной свет, оставалось совсем немного.
В проходе появился силуэт. Я отполз за стеллаж. От страха стучали зубы и колотились сердце. Я пытался дышать как можно тише, но у меня не получалось.
Охотник — коренастый, крепкий — вошел в магазин. Он шел по следу, он был на охоте.
Я нащупал боковой карман рюкзака. Каждый шаг охотника, внимательно оглядывающего магазин, гулко разносился по пустому помещению. Я нашарил и вытащил пистолет: дрожь никак не унималась, рука с «Глоком» ходила ходуном. Спина занемела, каждый вдох отдавался болью.
Я вспомнил, как впервые выстрелил. Палец тогда сам лег на предохранитель: страх и уверенность пришли одновременно. Что–то в глубине души настойчиво требовало выкинуть пистолет, никогда больше не прикасаться к оружию. Чем ближе подходил ко мне тот охотник, тем больше я нервничал: почему–то казалось, что он заметил наставленный на него пистолет.
Я вспомнил, как целился в еле живого, измученного паренька, который оказался такой же жертвой, как и я.
Я бесшумно засунул «Глок» в карман куртки. Не хочу, не буду больше стрелять в людей — ни сегодня, ни завтра, никогда. Прошли еще три секунды, растянувшиеся в вечность: охотник бродил где–то среди стеллажей. Больше нельзя было ждать. Я прикинул, сколько шагов до выхода, вскочил и побежал.
Охотник появился из–за стеллажа прямо передо мной, схватил меня за рюкзак и дернул вправо, заваливая на пол.
С диким криком «Нет!» я выхватил из кармана «Глок» и со всей силы ударил наклоняющегося ко мне охотника тяжелым заряженным пистолетом в висок.
Он всем весом упал прямо на меня и замер: только чувствовалось, как немного поднимается и опускается грудная клетка. По крайней мере, живой — я его не убил. Кое–как я выбрался из–под обмякшего тела и вышел из магазина.
Я брел по улице, держась одной рукой за стены зданий, то и дело останавливаясь передохнуть.
Дыра на перекрестке оказалась разинутой пастью страшного монстра, готового сожрать меня в любой момент.
13
Все те же пожарные машины, все та же огромная воронка на месте катка — с тех пор, как я ушел отсюда, ничего не изменилось.
Я бродил по площади, знакомой до каждого сантиметра, в надежде найти следы Фелисити: она казалась мне тем недостающим звеном, которое соединит цепочку, и поможет вернуться домой.
На часах было одиннадцать с хвостиком. Если Фелисити прочитала мою записку и пришла, как там сказано, в десять, то я сильно опоздал. Площадь была мертва: только бились флаги и завывал пронизывающий ветер.
Я высмотрел на снегу цепочку следов. Они привели меня к Рокфеллеровскому центру, но возле входа Службы новостей затерялись среди множества других — беспорядочных, не имеющих четкого направления.
Где–то вдалеке прогремел взрыв, отразившись эхом от зданий, и снова все стихло.
Я зашел в Рокфеллеровский небоскреб и почувствовал знакомый запах — запах дома.
Все было по–прежнему. Я решил быстро подняться и забрать кое–какие вещи. Хотя и еду, и одежду можно легко найти где–угодно… Все–таки желание еще раз посмотреть на город с высоты, снова оказаться в месте, ставшем почти родным, пересилило. Главное, не задерживаться наверху без надобности.
Целую минуту я накручивал фонарик. От волнения дрожали руки, во мне боролись страх и любопытство. Яркий луч прорезал темноту, но, конечно, не смог осветить холл целиком. Синеватый свет придавал предметам какой–то неживой, мертвенный оттенок. Там, на станции метро, и без того бледные лица охотников произвели на меня жуткое впечатление: голубоватая полупрозрачная кожа, запавшие глазницы, огромные круги под глазами.
Держа наготове пистолет, я открыл дверь на пожарную лестницу. Вроде за две ночи моего отсутствия здесь никто не побывал. Зашел, закрыл за собой дверь. Такая знакомая тишина. Только вот ощущение дома и защищенности пропало. Нахлынул всепоглощающий страх, избавив от малейшего желания подниматься.
Я выскочил из непроглядной темноты и жадно вдохнул морозный зимний воздух. Холл небоскреба уже не казался мне уютным, семьдесят семь этажей над землей больше не прельщали меня.
Боясь повернуться к темноте спиной, я пятился до самого выхода, пока не оказался на улице. Не хочу больше подниматься туда, не хочу бороться со страхом и дергаться от неизвестности на каждом шагу.
По пути сюда, в районе Сорок девятой улицы, я заметил перевернутый почтовый фургон. Он по–прежнему был там: почта высыпалась из распахнутого кузова на дорогу и размокала под слоем грязи, снега и пепла. Я посветил внутрь фургона — никого. Тогда я вытащил две огромные полотняные сумки с почтой, вытряхнул содержимое на дорогу, аккуратно сложил их и засунул в рюкзак.
Думая, что предпринять дальше, я снова пошел по Сорок девятой улице. Прочесать район и поискать Фелисити? Я оглянулся: «мой» небоскреб остался за спиной, низкое зимнее солнце стояло в зените. Наверное, там, наверху, за стеклянными стенами ресторана будет тепло…
— Куда дальше? — спросил я вслух, зачерпнув кроссовком снег и пнув банку из–под колы. — Куда идти?
Будто кто–то невидимый должен был дать мне ответ. Подсознание обрабатывает всю поступающую информацию, принимает решения, учитывая каждую мелочь: мне не нужно было спрашивать, я сам знал, куда идти. «На юг», — подсказывал внутренний голос. Интересно, почему? Потому что там дом? Потому что я соскучился по солнцу и теплу? Или потому, что у меня там остались незаконченные дела: пробраться через Мидтаун, найти выходы из города? Но я не послушался внутреннего голоса: гораздо важнее выполнить данное обещание. Сегодня я должен принести в зоопарк еду, а завтра будет новый день.