Вызывной канал
Шрифт:
Портнадзор возмущался:
— Олег, ты пойми, эти ж сволочи уже и рыбачков местных грабить не гнушаются. Бичико, с колхозного сейнера капитан, возникнул было: работяг обирать по каким хочешь законам — беспредел. Прострелили парню руку, кость задело. Я — скорую вызывать. А они, падлы, ехать ночью боятся…
Капитан сожалел:
— Ты извини, что водка тёплая. Питание с берега вырубили. Не гонять же движок ради одного холодильника. Что на Чукотке хорошо было — холодильник не нужен. Я когда в отпуск вырвался, первое время от жары доходил просто. Начальник, добрый дядя, отпускать не хотел. Понравилось, наверное. Диплом ему в залог своего возвращения в сейфе оставил. Наверное, до сих пор ждёт, гад. Бумага недавно пришла: с такого-то числа числюсь в прогулах. А я уже год, считай, здесь на Югах работаю. Хорошо, корочку свою трёхсоттонника после училища и штурманского диплома не выкинул (я до армии два года в портофлоте отработал). Так по корочке этой и плаваю. Слава богу, тоннаж позволяет. И паспорт моряка новый мне кореш, Горбатов, всего за неделю сделал. Не дали пропасть, короче. Нет, друзья — это свято. Я ж из дому в чём был ушёл: в джинсиках и в этой вот футболочке. Прошлый год на Болгарию побегали, хоть приоделся слегка. А жена? Назад на Чукотку улетела. Тоже, наверное, понравилось.
И тут портнадзор сказал:
— Ну и плюнь, Олежка. Мало что-ли баб в европейской части осталось? А диплом… Какой у тебя был? Штурмана дальнего плавания? С этим сложнее. В торговом порту могу поспрашивать. А малого могу выписать тебе хоть завтра. А на ночь у причала лучше не оставайся. Хотя, пока я у вас на борту, вряд ли какая-нибудь падла сунется, но всё же…
Последнюю фразу портнадзирателя лично я понял как приказ откупоривать вторую бутылку.
И где в тот вечер была моя помполитская болезнь? Многого попросту не было бы.
Сразу признаюсь: перетрусил я изрядно. При чём — загодя.
Бывает такое. Вроде всё как обычно. Разве что вахту стоишь не свою, а за того боцмана. (Скользкий ушли на берег с высочайшего капитанского позволения и возвратиться к своей вахте покамест не соизволили). Тёмный пароход ошвартован под пустым причалом рыбкомбината. Волна под сваями плещется. Погода — так и шепчет. Тишина такая, что слышен лай собак и автоматные очереди на другом конце города. Всё спокойно.
А тебе неймётся.
Волна какого-то пещерного ужаса вдруг накатит, и барахтаешься в ней, изображая из себя стойкого оловянного солдатика. Хотя ночь, народ дрыхнет и изображать особо не перед кем. Разве что перед Куклой — полуводолазной полудворянской судовой сучкой.
Когда эти четверо появились-таки в конце причала, Кукла залаяла, а я задышал глубже. С облегчением!
И уже не до ужасов. Вертелась только в голове дурацкая фраза из Бабеля. Спокойно, мол, — это налёт. И ещё про то, что если стрелять не в воздух, можно опасть в человека.
К чести грузинских абрагов, даже самый обкуренный из них, спрыгнувший на нашу палубу для пробы, первым, стрелял только в воздух. Уже потом, над ухом того, кого он считал капитаном.
Незадолго до него я пытался будить иначе, но без пистолета у меня это не получилось. В капитанской каюте вместо родного капитана я нащупал тело давешнего портнадзирателя.
Добраться до кубрика и сыграть полундру более заинтересованным лицам уже не выгорело: столкнулся нос к носу с передовым туташхией прямо у капитанской двери.
Врал всё портнадзор: никакие не чёрные маски, — так, шарфиками носы обмотали.
А потом меня смех пробрал. И, главное, честно пытаюсь объяснить местному Бенциону Крику, что тот, кого они собираются бить по голове рукояткой пистолета, вовсе не капитан, и ничем помочь им не может. Ну не знает он, где ключ от сейфа. Не местный он. Вот разбужу механиков, генератор запустим — при свете может и найдём.
К тому же знал я, что деньги наши судовые никакой дурак в сейфе не держит. Поэтому и смеялся, умник.
Досмеялся, смайнали меня в кубрик по трапу. Только дверь за мной лязгнула. И задрайки заклацали. Подпёрли чем-то снаружи.
Хорошо — не у стоматолога. Это там ни выматериться, ни зубы стиснуть. Минуты две я остановиться не мог. А Вы сами посчитайте как нибудь на досуге. Двенадцать балясин (ступенек т. е.) и все — кобчиком.
Из механического угла сразу же на чём свет стоит крыть меня начали. Десять лет, мол, на флоте человек, не вербованный вроде, а по трапу спускаться никак не научится, и общество ото сна пробуждает. Когда узнали что к чему, приумолкли как-то, засопели. И капитан Олег тут же нашёлся. В моей койке спал, оказывается.
— Сколько их? — спрашивает.
— Четверо, — докладываю.
А он ноги с койки свесил и… так и сидел молча аж до тех пор, пока над головой загромыхало, и матрос наш, Кела, заорал:
— Давай наверх все! Пашку заложником увели!
С чего ему в ту ночь в рулевой рубке лечь спать вздумалось, Кела и сам потом объяснить не мог. А выстрелов, говорит, не слышал. Проснулся уже тогда, когда портнадзиратель, галстуком связанный, из капитанской каюты ногами в переборку молотить начал.
Портнадзиратель же первым делом поднял волну, что Пашку забрали. А Пашка этот — это ж я и есть. И такое зло меня взяло: говорил же человек чёрным по белому: "На рейд снимайтесь." Так нет же. Ещё и Скользкого на берег отпустил. Чтоб, значит, уже наверняка чего доброго не снялись? Так что-ли?
Очень я злой на Олега Палыча был. Ещё больше, чем на Скользкого. С Драконом — знакомая песня. Кореша приблатнённые и выпивка дармовая через пять минут после того, как концы на причал поданы. В любом порту. Я на Скользкого всегда злой, а тут ещё как подумаю, что это вместо него кобчиком по трапу…
И перед портнадзирателем стыдно было. Я за него не очень и горло рвал. Не с нашего ж парохода. А он вон как, первым делом обо мне вспомнил. И получил — за того парня. Гостеприимный какой!
Когда налётчики всё же поняли, что ключа им от него не видать, они просто унесли сейф с собой. Тяжело, конечно. Но что поделаешь?
Денег в сейфе не было. Да, но именно в нём были все наши корочки.
И просил же их, не бейте по правой стороне! — смеялся портнадзиратель, пока ему бинтовали голову.