Вызывной канал
Шрифт:
— Нет, старик. Лучшие жены — узбечки. Нагрузится баулами и прет, как ломовая лошадь. И — никаких нервов! — начал было он жаловаться капитану "Андромеды", но тут до него дошел смысл спора между старшим и электромеханиками братского судна, протекавшего параллельно с его жалобами.
Дед и Кулон спорили о том, брать ли на выручку от шоколада жигули девятой модели, или отдать предпочтение какой-либо иномарке.
Два предыдущих месяца Дядя Федор был занят в основном войной с Дормидонтычем, накладывающим ограничения на коммерческий размах второго механика. В целях несоздания напряженности с ялтинской таможней, Дормидонтыч запрещал экипажу возить более пятисот паков шоколада за один рейс.
Мысль о том, что, вовремя не эмигрировав на "Андромеду", он прогадал куда больше, чем казалось ему самому еще этим утром, окончательно выбила Дядю Федора из колеи. Со скоростью летающего блюдца он покинул дружественное созведие, и направился к трапу нашей "Кассиопеи". Капитана Дормидонтова он настиг как раз в момент схождения из лунного модуля на поверхность Ялты.
Остается только поразиться хладнокровию астронавта Дормидонтыча. Он спокойно отодвинул со своего пути зеленого гуманоида, пытающегося выйти с ним на контакт в самых нелестных для него выражениях, и пошатываясь от избыточного тяготения Ялты, продолжил маршрут.
— ………!..........! — орал ему вслед гуманоид Федор.
— Люди уже машины покупают, а с тобой никак вторую тысячу не добьешь!
Спровоцировавшие этот контакт андромедики втихаря следили за развитием событий с палубы своего лайнера. При последних словах Дяди Федора у старшего механика отвисла челюсть, а электромеханик просто едва не вывалился за борт. О сумме, названной гуманоидом, никто из них не смел и мечтать.
Но тем явственнее проступил весь ужас положения нашего второго механика. Единственным выходом для него было напиться до того же состояния, в котором он прятал от таможни своих неполных две тысячи долларов. Но при стрессах со столькими нулями алкоголь Дядю Федора уже не брал. Это был замкнутый круг.
Дядя Федор был последовательным борцом за свободу контрабанды. В отличие от многих переметнувшихся, борьбу эту он начал еще во времена, когда лишний десяток привезенных из рейса люрексовых косынок тянул на статью, а за вовремя не споротый с портков флаг вероятного противника можно было лишиться визы.
Дядя Федор работал в Новороссийском пароходстве, любил заходы в Амстердам, всеми неправдами старался списаться с судна, идущего на Кубу, а за ремонт в Сингапуре готов был платить кадровичке любой бонус.
Неприятности начались еще на побывке в Херсоне. Дядя Федор потерял свой серпастый-молоткастый паспорт моряка. Отпуск кончился, кадры уже направляли его на судно.
Утеря паспорта в Новороссийске была бы не столь трагична: Дядя Федор знал, по какой улице нужно пройтись из конца в конец буквально дважды, чтобы к тебе подошли и вежливо поинтересовались, не терял ли ты случайно чего-либо. Ударяли по рукам обычно при десяти чеках ВТБ в качестве контрибуции нашедшему документ. Но человек, возможно нашедший утерянное удостоверение личности, наверняка ходил по улице Суворовской. А она, к сожалению, осталась в Херсоне, не последовав за Дядей Федором к Малоземелью.
Кадры нажимали, уже пора было или ехать на судно, или признаться в том, что враги слямзили знамя его части, и Дядя Федор как заграничный моряк, должен быть расформирован и, вместо дисбата, списан на каторжные галеры. То-бишь в каботаж. Пожизненно.
Для человека, целью своей жизни поставившего снабжение Родины люрексовыми косынками, коврами и париками, для человека, безвозмездно помогавшего трусоватым товарищам сбывать колониальные товары на толчке (с риском для визы!), такой противолодочный зигзаг судьбы означал крах.
Но никакое чудо уже не могло поправить случившегося, Дядя Федор собрался с духом и уже, как перед дантистом, открыл было рот перед строгим начальником кадров…
— Бакланов, Вас вызывают на Ленина, 8 — опередил его кадровик на долю секунды. И строго посмотрел поверх очков.
Это могло значить только самое худшее. Особой скромного контрабандиста заинтересовалась могущественная организация, даже название которой не принято было произносить всуе. Впрочем, каждый советский человек как правило знал адрес ближайшего к нему филиала и пользовался им в разговорной речи. Этим исключались ошибки, могущие возникнуть от частой смены трехбуквенных позывных организации, а также снимались сомнения в правильности адресования корреспонденции граждан.
И где ж это он "засыпался"? Опять комиссионку проверяли? Тогда это последних десять париков всего. А если?..
Терзаемый сомнениями, Дядя Федор даже забыл о потере своего пропуска в затоваренную мохером и коврами Забугряндию. Тут уже не каботажом, а лесоповалом пахло. Тут и Фурманов закурил бы.
В указанном повесткой кабинете его встретил вовсе не человек в плаще болонья, берете, черных очках и накладных усах, а розовощекий толстячок с залысинами в засаленном пиджачишке и нечищенных ботинках. "Маскируется под инженера,"- смекнул Дядя Федор.
Замаскировавшийся суперагент тем не менее представился майором.
— Успенский? Федор Эдуардович? — радостно переспросил бодрячок.
— Вы паспорт моряка случайно не теряли?
Да, такой вот получился стол находок. Просто тебе бюро добрых услуг. Впрочем, отделаться десятью бонами контрибуции представлялось маловероятным.
Находчивый майор возжелал куда большего: душу за паспорт! Честную незапятнанную душу контрабандиста за краснокожую паспортину с записями об особых приметах и цвете глаз.
Может кто б и сомневался, а Дядя Федор согласился на все условия мефистофеля в погонах сразу же. Плювал он на доктора Фауста с его вечным вопросом: "Быть, или не быть". Докторишка всю жизнь гонялся за одним-единственным мгновением, а у Штирлица только про запас было целых семнадцать.
Вербовка завершилась в ресторане, куда новоиспеченный агент поневоле повел расторопного вербовщика из чувства глубокой благодарности. Воспользовавшись тем, что майор видимо забыл опорожнить в свой бокал ампулу с противоядием к "Столичной", Дядя Федор стал выпытывать у контрразведчика подробности перестрелок со шпионами, инструкции по пользованию портативными фотоаппаратами вмонтированными в пуговицу брюк, и прочие тонкости конспиративной работы.