Взаправду верность – кладезь чести
Шрифт:
Уже к понедельнику в укрепление завезли дополнительные патроны, добавили пару взводов стрелков из Орловского полка, подготовили громогласных болгар-вещателей. Пять человек должны были по команде прокричать в рупор «Болгары, ложись!».
Только забрезжил рассвет, в стане противника началось оживление. Слышался плач и крики, потом начались выстрелы. Видимо турки подгоняли свой живой щит. Показалась черно-серая неровная линия, движущаяся на русские позиции.
– Без команды не стрелять! – пронеслось по цепи защитников.
Боем командовал офицер, специально назначенный генералом Столетовым.
Можно было различить идущих: мужчин и женщин, стариков и детей, здоровых и убогих.
– Вещатели! Товьсь! – пронеслось по цепи и через минуту голос с разных сторон по нескольку раз полетело, – болгары, ложись!
Видимо под угрозой смерти человек становится особенно внимательным, и живая линия моментально исчезла. Взору открылась стена из синих кафтанов и красных фесок.
– Огонь! – скомандовал полковник.
Трижды турецкие офицеры поднимали своих солдат в атаку, и трижды волна откатывалась, оставляя после себя бесчисленное множество убитых и раненых. Когда наступление задохнулось, и турки очухивались от поражения, снова заговорили рупоры:
– Болгары, идите сюда!
Ясно, что людям возвращаться назад было никак нельзя.
Первым к Дальневу подошел Костян.
– Как мы их!!! А турки сволочи, местным населением хотели прикрыться! Чего ты молчишь?
– Турки сволочи, тут я с тобой согласен. Получается, что они совсем в зверей превратились. Сегодня нам повезло. Повезет ли в другой раз?
У Дальнева появилась одна идея именно тогда, когда перебежчик рисовал схему прохода к турецким позициям. Именно тогда Василий подумал, что ежели турок оттуда дошел до наших позиций, почему не попробовать наоборот? С идеей проникновения в тыл к туркам Дальнев поделился с поручиком. Зорин загорелся и начал перечислять все, что можно выявить обычным наблюдением изнутри. Но Василий предложил более дерзкий план, а именно следовать по тылам в форме турецкого солдата.
– Там, в тылу турок можно прихватить языка и допросить его.
– Какими силами вы хотите идти к ним в тыл? – спросил Зорин.
– Я и еще один, более нельзя, громко получится.
Следующие пару недель Дальнев и Костян в своем тылу шили два балахона из четырех простыней медсанбата. Нашивали лоскуты, нарезанные из старой походной палатки, внутри которой преобладали зеленые расцветки, а снаружи белесой. Зорин принес несколько комплектов турецкой формы. Подогнали, подобрали и весь реквизит сложили в узлы, отправились на передовую.
– Из пушки по воробьям стрелять не будем, подождем нужного момента, – заключил поручик и велел продолжить несение обычной службы.
Необходимость приспела к концу августа. Наблюдатели зафиксировали строительство турками артиллерийских гнезд – мест установки пушек.
Выход назначили на двенадцать часов. Именно в полдень в порядках противника проходило богослужение. За час до выхода Зорин переместил болгарских дружинников на фланг участка. Не исключал, что среди них замаскировались предатели. Дальнев и Костян в турецкой форме нацепили на себя секретное изобретение – балахоны. Легли на дно окопа в ожидании команды. Василий глядел на небеса и удивлялся изобретательности природы. Облака то сходились, то расходились, прибывали новые, появлялись фигуры и очертания. В какую-то секунду сложился лик красивой женщины, ее глаза смотрели прямо на Василия, а волосы постоянно меняли свой убор. Что-либо рассмотреть более он не успел, портрет разлетелся на мелкие осколки. Где он мог видеть этот лик точь-в-точь какая на образах Шартомского храма? Знакомый и близкий. Тут Дальнева обожгло, на него смотрела Богородица. Василий наложил на себя крестное знамение и вдруг будто из небытия раздался голос Зорина:
– Братцы, пора.
От брустера отделились два бугорка и покатились в сторону турок. Балахоны в точности повторяли расцветку растительного покрова. Откатившись на четверть версты, бугорки замерли. Дальше по расчетам Василия двигаться надо было «воробьиным шагом». К наступлению темноты они должны были оказаться возле порядков противника. Место выхода в тыл находилось на стыке двух отрядов, и зона особо никем не контролировалось. Ближе к вечеру Костян заныл, жаловался, что все его тело колет иголками и терпеть более такую пытку нет мочи.
– А ты встань во весь рост и побегай, глядишь, полегчает, – прошипел Василий.
Стало тихо. Потом Костян заныл снова.
– Все, чем могу помочь – отправить тебя назад к своим. Только ползи также медленно. А то ведь сам погибнешь и меня погубишь.
Костян смерил взглядом расстояние от выхода в тыл к врагу и до своих порядков и замолк. Больше жалоб от Костяна не поступало. Зато, когда вышли за линию дислокации турок, напарник растянулся на земле и долго лежал, вытянувшись во весь рост. Василий не стал его торопить, он в юности прошел хорошую школу, а неподготовленному человеку было, действительно, тяжко.
По дороге вдоль линии расположения турецких войск шли недолго. Образовался поворот налево и там вдали угадывались силуэты деревьев и, наверное, домов. Сзади послышался конский топот, быстро сошли на обочину и залегли. Мимо пронеслось человек пять верховых.
Через полверсты открылось селение, ряд мазанок с соломенной кровлей. В трех домах мерцали огни, то ли лучины, то ли свечи. Дальнев выбрал высокое дерево, находящееся между мазанок, и полез на него. Потом помог забраться Костяну.
– Долго нам тут сидеть? – прошептал Костян.
– Слезем перед рассветом. А если повезет и обнаружится одинокий прохожий, тогда раньше. Пока наблюдай, может узреешь что-нибудь полезное.
На этих словах снова послышался конский топот. Еще человек восемь-девять верховых промчались мимо. Топот растворился в темноте. Невидимые насекомые издавали всякие звуки, порой похожие на птичью трель. Действовали они убаюкивающе, и скорее всего, Костян задремал. Сук, на котором он сидел затрясся в такой лихорадке, что казалось само дерево вот-вот рухнет.