Взаправду верность – кладезь чести
Шрифт:
– Больше такого не повторится.
– Не загадывай! Человечество любит воевать. Разговор у нас с тобой будет длинным. Только сперва пойду выскажу твоему провожатому слова благодарности и отпущу его восвояси.
Вернулся князь не очень быстро. Во всем облике чувствовалось раздражение. Занял свое кресло и, позвонив в колокольчик, наказал вошедшему слуге принести водки и закуски. Князь не курил, но тут вынул папиросу и задымил.
– Представляешь, – обратился он к Василия, – этот паркетный шаркун пытался выпросить у меня ходатайство о награждении его Георгием. За что? За то, что он спас от неминуемой гибели будущего светилу отечественной науки. Я и без того выхлопотал для него генеральскую должность в военном ведомстве. Так он посчитал, что этого недостаточно.
– Вы ему объяснили неправоту? Там, на войне, я не нуждался ни в чьей защите.
– Знаю я про твои подвиги. Полковнику ничего объяснять не стал. Выслушал его и выгнал взашей. Святого Георгия получают истинные герои, рискуют жизнями, становятся калеками, а то и с жизнью расстаются. А этот прокатился в зону боев на один день, и орден ему подавай! Лизоблюд!
Слуга вошел с подносом. Князь наполнил рюмки и предложил тост за победу над турками. Постепенно настроение Георгия Кирилловича выправилось, и он вернулся к начатому разговору.
– Как ты знаешь коллекцию редких книг, рукописей и старинных предметов графа Румянцева перевезли в Москву, объединили с коллекцией Московского университета и в доме Пашкова открыли музей Русской истории. Московская городская Дума выделила участок земли на Лубянской площади и пятьсот тысяч рублей на строительство Политехнического музея. Подписан указ о создании Исторического музея. Здание уже заложили на Красной площади. Наконец то, ради чего я затеял разговор: еще в 66 году государь утвердил Устав Императорского Русского Исторического общества. Изучение общественной истории становится частью всей политической жизни. Сегодня как никогда востребованы материалы и доклады по русской истории. Думаю, тебе нынче не престало сосредотачиваться на чужом страноведении, пора отдать должное Отечеству. Предлагаю тебе свернуть деятельность в Москве и переехать в столицу. Место научного сотрудника Императорской Публичной библиотеки тебя ждет, равно как и членство в Историческом обществе. Памятуя о твоей концепции самостоятельности, купил тебе дом в Санкт-Петербурге. Жить будешь отдельно, но под моим присмотром. Что скажешь?
– Скажу, Георгий Кириллович, что новое меня всегда притягивает. Я премного вам благодарен за… заботу.
– Хотел сказать отеческую? Так говори.
– Говорю. Благодарю за отеческую заботу.
Переезд Дальнева в Санкт-Петербург оказался возможным только в Рождеству. Пришлось исполнить ранние обязательства по завершению трактата по текстам Кодекса царя Хамурапи в древнем Вавилоне. Требовались уточнения в переводе с санскрита древнеиндийских текстов по Законам Ману.
Новое место службы пришлось Дальневу по душе, но как часто бывает, новичкам дают бесперспективные материалы для проверки человека на претенциозность. Дальневу поручили расшифровку надписей на керамических плитках, изъятых при обыске в тереме новгородской боярыни Марфы Борецкой. Дальнев хорошо знал период правления Ивана III и представлял суть борьбы московского государя с Казимиром IV, великим князем литовским и королем польским. С 1470 года предметом этой борьбы была вечевая республика Великий Новгород. Дальнев знал про жестокое подавление Москвой всех пропольских и пролитовских настроений. Борьба продолжалась до 1477 года до полного присоединения Новгорода к Москве. Не последним звеном в польско-литовском заговоре против Москвы являлась Марфа Борецкая. Она оставалась последней в череде длинных смертей своих единомышленников. Женщину отправили с внуком в Москву и то, что стало с ней потом, он не знал. Перед арестом в доме посадницы провели обыск. Среди прочего изъяли две керамические плитки с текстами.
Дальнев прочитал все материалы и комментарии к текстам на керамических плитках и понял, что все попытки расшифровать оказались безуспешными. Вместе с тем поиск осуществлялся в направлении мест хранения тайников с сокровищами. О богатстве Марфы ходили легенды. Тенденция объяснялась просто – керамические плитки были спрятаны под половыми досками.
На первом же этапе Дальнев почувствовал свою беспомощность. Он не представлял, как подступиться к невесть откуда взявшимся крючками и петелькам. Начинать службу с признания собственной несостоятельности было не в его привычке, но время шло и срок исполнения поручения подходил к концу. Дальнев добросовестно переписал на два листа закорючки соответственно с первой плитки, а потом со второй. Дома не сводил глаз с абракадабры и каждый вечер не мог уснуть, обвиняя себя в собственном бессилии.
Однажды утром он потянулся к листам. Через час бесполезных сидений хотел предать их огню и соединил друг с другом. Наложивших и оказавшись в свете огня, листы заиграли буквами. Дальнев приставил их к окну, и догадка подтвердилась. Он переписал полученные буквы на отдельный лист. Когда текст поддался переводу со старославянского, то сомнений более не возникало, что изобразил изготовитель. Это было родовое проклятие на женскую часть боярского рода Лощинских, к коим принадлежала Марфа.
Дальнев помчался в библиотеку. Там заказал все, что имелось в хранилище по этому боярского роду. Все окончательно сошлось, когда Василий узнал жизненный путь Марфы Борецкой. В первом браке женщина обрела счастье – родила двоих сыновей. Вскоре муж Филипп погиб, а дети Антон и Феликс утонули в реке. Второй муж, Исаак Борецкий, новгородский посадник тоже погиб. Вслед за ним погибли два сына Дмитрий и Федор. Саму Марфу отправили в Москву и далее след ее терялся. Так же осталась неизвестной судьба ее внука, которого везли вместе с бабкой.
Дальнев пригласил фотографа и с его помощью изготовил с керамических плиток две фотографические пластины. Написал подробный документ об открытии и пошел на доклад к начальнику. Вышел он из высокого кабинета уже соавтором, потому оказалось, что саму идею подсказал его начальник. Несмотря ни на что фамилия Дальнева зазвучала среди филологов, а потом и всех тех, кто интересовался отечественной историей.
После очередного выступления на заседании Исторического общества Дальнев неспеша шел домой. Одноэтажный особняк, купленный князем под приезд сына, не удивлял своими размерами и архитектурными придумками. Два небольших крыла слева и справа и парадное в центральной части дома. Внутри самым большим помещением являлся рабочий кабинет хозяина. Там разметили библиотеку, в основном привезенную из Москвы, поставили два рабочих стола на случай посещения учениками или ассистентами, диван и несколько кресел. Комната отдыха или спальня, как ее называл слуга, располагалась в левом крыле, трапезная и поварня в правом. Остальные помещения, оборудованные под жилые комнаты, стояли закрытыми. А вопрос о приглашении в дом кухарки и экономки в одном лице стоял перед Василием с самого начала. Но заниматься этим Дальневу было просто неинтересно.
– Барин, тут вас спрашивают. Парень странный. И не нищий, и не бродяга, но взгляд мутный.
– Сейчас подойду, – сказал Василий и опять уткнулся в бумаги.
– Барин, человек ругается. Орет будто извозчик. Может прогнать его?
Дальнев пошел к выходу и, к своему удивлению, увидел Костяна.
– Как ты меня нашел? Почему выглядишь плохо? Какими ветрами тебя занесло?
– Не спеши! Во-первых, здравствуй! Во-вторых, сам давал адрес московский, там узнал твою настоящую фамилию, оттуда меня и отправили сюда. В-третьих, приехал к тебе потому, как меня нигде никто не ждет.
Костян получил сильное обморожение, когда на Шипкинском перевале после сильных дождей ударили морозы. Конечно, перевал отстояли, турок победили и, кабы не Англия, не было бы более Османской империи. Но убитых, раненых и обмороженных среди русских оказалось в достатке.
Костян ушел из армии и оказался нигде не нужен. Долго болтался по городам и весям, пытался найти приложение своим силам. Но занятие по душе не нашел и вспомнил про своего боевого приятеля.
Все это Костян поведал после того, как помянули погибших знакомых и главное геройски сгинувшего поручика Зорина.
– Не пойму, чего ты от жизни хочешь? – спросил Дальнев от своего приятеля.
– Я и сам не знаю. Может ты чего предложишь. Видишь, в журналах печатаешься, живешь в шикарном доме.
– У меня нет экономки и кухарки. Двух работников я не потяну по деньгам. При такой семье, как у меня, и этого много. Хочешь попробовать себя на таком поприще. Бесплатное жилье и еда, и зарплата. Требование одно – не воровать. Остальному научишься. Ну, как?
– Надо подумать, – сказал Костян, но по глазам было видно, что предложение пришлось ему по душе.